Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

А вот подвиг рядового Александра Матросова, закрывшего грудью амбразуру пулемета в немецком ДЗОТ / е, чтобы не захлебнулась атака его роты, как случайно узнал Михаил, был выдуман в недрах «министерства правды» или ГлавПУР / а. Случайность узнавания имела место потому, что в институте директора Беланова сотрудником, правда, в другом отделе, оказался отставной полковник, бывший заместитель командира той самой дивизии, в которой якобы служил погибший герой Матросов. Узнав о подвиге из сообщения по радио, этот полковник проверил все донесения из частей дивизии, сделал дополнительные запросы, но никаких сведений, подтверждающих данное событие, так и не получил. Зная въедливость и педантизм этого полковника, Михаил был уверен, что тот исчерпал все возможности добраться до истины о подвиге легендарного Матросова, о котором было известно из радиосообщений только одно – он был сирота, детдомовец. Спрашивать о нем у родственников не было возможности. Однако после возведения вымышленного подвига в разряд высшего геройства сотни людей в действительности повторили поступок Матросова и стали посмертно Героями Советского Союза. Сталину нравилось награждать мертвецов. Герои-мертвецы ему не угрожали, а их «беззаветная преданность Родине и великому вождю» являлась в высшей степени полезным примером для подражания.

Однако история СССР доказала, что великая Сталинская мечта об утверждении собственного высшего геройства над любыми другими геройствами в управляемой им стране, еще не была предельным примером.

Опосредованный преемник Сталина на посту Генерального Секретаря КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев, мечтая о своем геройстве, пошел существенно дальше. Он решил наградить себя таким числом званий Героя, какого не было ни у кого. И за достаточно короткий срок он вырос в четырежды Героя Советского Союза и Героя Социалистического труда. Честолюбие и тщеславие главы партии и государства удовлетворялись без малейшего смущения сонмом льстецов и подхалимов. Им и в голову не приходило, что этим не только умаляются настоящие подвиги, но и наносится тяжкое оскорбление любым обладателям честно заслуженных наград. Однако, коль скоро страна была обязана делать все для своего признанного высшего лидера, она была обязана и награждать его так, как не награждала еще никого. Естественно, что для впадающего в детоподобное слабоумие Брежнева сами чужие геройства не имели существенного значения, а награды за них имели для него разве что тот смысл, что они являлись свидетельством милости владык общества к некоторым из собственных подданных. Видимо, самым ярким подтверждением подобного отношения высшей власти к настоящему геройству и героям была история первого в мире летчика-космонавта Юрия Алексеевича Гагарина.

Еще при его жизни однажды прошел слух, что на одном из правительственных приемов подвыпивший Брежнев с издевательской небрежностью высказался о Гагарине, как о подопытном кролике или того хуже, морской свинке, который и делать-то ничего на орбите не мог, не то что геройствовать. Оскорбленный Гагарин в ответ выплеснул содержимое своей рюмки в морду Генерального секретаря. Правда ли то была или нет, Михаил не имел оснований решить, пока во время тренировочного полета на «спарке» – истребителе МиГ-15 не погиб его экипаж – командир полка Герой Советского Союза полковник Серегин и первый в мире летчик-космонавт полковник Гагарин. Среди неофициальных, но вполне надежных сообщений весьма удивительным показалось одно – тело Серегина было найдено на месте катастрофы МиГ-15 в районе Киржача, а каких-либо останков тела Гагарина так и не нашли. Затем долгое время не было новых фактов относительно «гибели Гагарина». Однако в начале горбачевской перестройки и эпохи гласности появились и они. Во-первых, несколько именитых советских граждан, посещавших в Болгарии Вангу (в их числе был Никита Михалков), сообщили, что на их вопрос о судьбе Гагарина знаменитая прорицательница и ясновидящая ответила, что Гагарин жив. Вскоре после этого Михаил сам видел по телевизору одного из коллег Гагарина по первому составу отряда космонавтов (кажется, это был Хрунов), который в ходе своего выступления по своей инициативе рассказал о двух в высшей степени удививших его телефонных звонках, имевших место после катастрофы самолета МиГ-15 и похорон двух летчиков на Красной площади в кремлевской стене. В обоих случаях ему звонил один и тот же человек, голос которого нельзя было спутать ни с каким другим. Он просил его придти в определенное место на встречу. Это был голос Гагарина. Номер телефона его коллеги-космонавта был засекречен. Посторонний человек знать его не мог. Однако, опасаясь для себя неприятностей, этот космонавт не пошел на свидание к Гагарину, зато сообщил о звонках «покойника» «куда следует». Больше звонки не повторялись. Все это заставило Михаила по-новому оценить факт исчезновения тела Гагарина после катастрофы. Сомневаться в истинности сообщения Ванги не приходилось – все, что она говорила и можно было проверить, до сих пор неизменно подтверждалось. Но, если принять, что Гагарин действительно жив, однако об этом никто официально не говорит, получалось, что слух о том, как Брежнев и Гагарин обменялись оскорблениями, отнюдь не досужая выдумка, а событие, за которым неотвратимо должны были последовать и другие – а именно направленные на наказание «за оскорбление величества» – как выражались на своем языке еще юристы древнего Рима.

Мозг Михаила усиленно заработал ради реконструкции возможных в то время событий. Еще с тех давних пор было известно, что Гагарин обратился к властям с просьбой разрешить ему участвовать в новых космических полетах, а не беречь как раритет, свидетельствующий о первенстве СССР в пилотируемой космонавтике. Во всяком случае, разрешение на прохождение такой подготовки было дано. Программа подготовки предусматривала и пилотирование самолетов. Гагарин начал летать в полку, базирующемся в Чкаловском. Командир полка Серегин понимал, до какой степени его отяготили ответственностью за жизнь и судьбу первого в мире космонавта и потому во всех тренировочных полетах Гагарина инструктором неизменно вылетал он сам. Это было единственно разумное, что могло защитить лично его. Если погибнут – то оба. Если останутся живы – то вместе. Только так можно было уклониться от смертельно опасных обвинений. Только так.

В роковой летний день 1968 года оба полковника – Гагарин и Серегин – вылетели на «спарке» МиГ-15 в очередной полет. Какова бы ни была причина катастрофы (а то, что на этот счет публиковали в открытой прессе, особого доверия у Михаила не вызывало), погибнуть согласно концепции Серегина должны были оба. Но тело Серегина было найдено, а тело Гагарина – нет. Вывод из этого факта мог быть только один. Гагарина на борту самолета во время катастрофы попросту не было. А это значило, что после вылета из Чкаловского, но еще до гибели Серегина и его самолета, МиГ-15 по приказу, полученному по радио с земли, совершил незапланированную посадку на каком-то подмосковном аэродроме. – Скореё всего это был Киржач, – поскольку ещё в 1968 году официально сообщалось, что именно там совершал свой последний тренировочный полет Юрий Алексеевич Гагарин. Самым вероятным объяснением причины этой посадки следовало считать, что Гагарина якобы спешно вызывают в правительство для какой-нибудь важной встречи. После посадки к самолету подкатил автомобиль, в который из «спарки» перешел никому не известный человек в летном комбинезоне, а сама «спарка» после этого вскоре взлетела с единственным пилотом – Серегиным и взяла курс на свой аэродром из Киржача. Неузнанный Гагарин был вывезен с аэродрома и помещен в секретную психиатрическую тюрьму КГБ. Далее началось самое ужасное в его судьбе и одновременно самое позорное из всех деяний советской власти.

Самолет Серегина был взорван либо миной замедленного действия, подложенной во время посадки на чужом аэродроме, либо спутной струей от другого самолета, либо ракетой с другого самолета или с земли, либо еще как-то. Гагарину же предоставили возможность смотреть и слушать по телевизору все, что сообщалось с глубочайшим прискорбием от имени ЦК КПСС и Совета Министров СССР о гибели Гагарина и Серегина. О его, Гагарина, фальсифицированной гибели, о действительной гибели командира авиационного полка Серегина. А еще Гагарина тем самым поставили в известность о том, какая кара уготована ему за оскорбление коммунистического величества. С бессильной яростью он обречен был наблюдать за своими собственными торжественными похоронами, сначала за всенародным прощанием «с телом» в колонном зале Дома Союзов – затем за траурным митингом на Красной площади при полном сборе всей верхушки партхозноменклатуры, часть которой еле сдерживала злорадные улыбки, представляя, каково Гагарину видеть все это. Как он рвется докричаться до жены: «Валя! Я здесь! Я здесь, а не там!» – или до дочерей: «Девочки, родные! Я не мертв!» – и тут же сознает, что все безнадежно и что это – навсегда до тех пор, пока он заживо не сгниет в этой тюрьме, где ни один тюремщик не проявит к нему ни малейшего сострадания (в чем он, однако, ошибся – ведь были же им сделаны два телефонных звонка, по крайней мере, одному космонавту,