Категории
Самые читаемые

Гарсоньерка - Элен Гремийон

Читать онлайн Гарсоньерка - Элен Гремийон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 47
Перейти на страницу:

Ева Мария смотрит, как черная шапка волос Витторио покачивается вправо-влево. Смотрит так напряженно, что ей кажется, будто говорит она сама. А если не она, то откуда бы мог исходить этот сумрачный голос?

– Я уже не знаю… уже не знаю, что говорю… Но хотя Фелипе и заслужил остаток жизни провести за решеткой, это не означает, что он убил Лисандру.

Витторио умолкает. Не потому, что закончил, но для того чтобы собраться с мыслями. После паузы говорит дальше:

– Вы правы: надо как-то объяснить этим сволочным полицейским, что я невиновен. Я не могу дать им кассету, нет, это совершенно невозможно, это тоже обернулось бы против меня. Но я ведь мог запомнить все слово в слово. А если дать им понять, что у меня есть подозрения насчет Фелипе, они проведут расследование, пусть даже не слишком добросовестное, но хотя бы проверят, чем он занимался в ту ночь, в тот вечер, когда произошло убийство, им придется это сделать, мой адвокат за этим проследит. А дальше будет видно.

Теперь Витторио умолкает окончательно. Как после большой физической нагрузки. На лбу у него испарина. Ева Мария молчит. Она тоже выдохлась. Ничего не сказав. И ничего не сделав. Она измучена невообразимым открытием: Витторио – психоаналитик палачей. Витторио смотрит на нее. Он знает: сегодня между ними что-то надломилось. В ней. Он слышит, как сзади приближается надзиратель. Свидание окончено. Витторио встает. Машет рукой Еве Марии, прощаясь с ней. Она не отвечает тем же. Сидит, положив на стол сжатые кулаки. Застывшая, негнущаяся. Потом ее правая рука механически, как у автомата, разжимается и снова сжимается. Она этого не осознает. Витторио думает о языке жестов. Вспоминает день, когда расстроенная Лисандра воскликнула: «Глухие не могут танцевать! Как это печально… Почему бы тебе не выучить язык жестов, любимый? Глухие ведь тоже имеют право обратиться к психоаналитику, и потом, ты бы отдохнул, тебе все время приходится слушать или говорить, а тут бы ты смотрел, просто смотрел, любимый, так иногда хорошо бывает просто смотреть…» Когда Лисандре казалось, будто она что-то удачно придумала, она вела себя как ребенок, она не унималась. «Ну скажи, любимый, ты это сделаешь? Сделаешь?» И он, как ребенку, позволял ей помечтать. «Я подумаю, как это сделать». – «Обещаешь?» – «Обещаю». Витторио говорит себе, что надавал Лисандре кучу таких обещаний. И ни одного не выполнил. Но Лисандра слишком многого ждала от человеческого рода, был у нее такой недостаток, людям никогда не стать такими хорошими, какими она хотела их видеть. Потому что род человеческий плох, так уж оно есть, и Витторио не следовало позволять ей верить, будто это не так. Может быть, тогда ничего и не случилось бы.

За Витторио захлопывается дверь комнаты свиданий. Витторио не прав. Если хочешь, чтобы люди были лучше, чем они есть, это вовсе не значит, что ты не догадываешься, до чего они плохи. Лисандра знала, как плох человеческий род, если бы только Витторио мог себе представить, насколько ей это было известно…

Ева Мария приходит в себя. Она не помнит, как выпита из комнаты свиданий. Она не помнит, как оказалась здесь. Она оглядывает пассажиров вокруг. А вдруг среди них Фелипе? Палачи сейчас ездят в автобусе. Фелипе. Может быть, Витторио принимал ее сразу после него. Она садилась на то же место, где до нее сидел он. На диван. Ее одежда соприкасалась с его одеждой. Ева Мария не удивляется тому, что ее начинает тошнить. Не удивляется тому, что тошнота ни во что не переходит. Все эти годы тело Евы Марии отказывает ей даже в таком облегчении, ее ни разу не вырвало. Последнее проявление гордости? Гордости у Евы Марии не осталось, с чего бы она осталась у ее тела. Фелипе. Этот тип продолжает жить своей жизнью, когда ее жизнь прекратилась – возможно, из-за него. Собственно, Фелипе – а дальше как? Витторио отказался назвать его фамилию. Он и так уже жалеет, что так много ей рассказал, он не хочет рисковать, не даст ей возможности добраться до Фелипе, неужели она думает, будто он не разгадал ее намерений. Это слишком опасно. Она собирается вершить правосудие? А не напомнить ли ей, что суд признал Фелипе невиновным – и его, и всех остальных? Не в ее силах что-либо изменить. Витторио прав. Ева Мария смотрит на идущих по тротуару прохожих. Теперь палачи расхаживают по улицам. Фелипе мог бы оказаться среди них. Этим палачам, чтобы продолжать жить, достаточно было всего лишь раствориться в толпе. Отныне зерна уже не отделить от плевел. Ева Мария морщится. Их теперь никто не тронет. Прошлое Рождество было худшим за всю ее жизнь. Пятое Рождество без Стеллы. Но главное – этот закон. Национальный позор. «Закон 23 456», за который проголосовали ночью 24 декабря[14], – вот так и принимают все худшие законы, когда хотят, чтобы никто не успел выступить против, чтобы эти законы проскочили быстро и незаметно. Преследование в уголовном порядке запрещено. Это касается любых преступлений, совершенных при военной диктатуре. Амнистированы! Незаконные задержания. Пытки. Убийства. Punto Final Той рождественской ночью в Аргентине появился новый класс общества – те, кто пользуется безнаказанностью, потому что они военные. А теперь еще второй закон, который оправдывает также и военных низших званий во имя принципа иерархии. Obediencia Debida. Альфонсин[15].

Сволочь! Поручить палачам судить самих себя. Самооздоровление, оздоровление себя самого собой самим. Лицемерие. Софизм. Амнистия, которую решили объявить палачи, – верх бесчеловечности. В Аргентине пьют мате и глотают безнаказанность, в Аргентине танцуют танго, и палачи в том числе. Но об этом не пишут в справочниках для туристов. Ева Мария смотрит на женщину, сидящую напротив. На чьей стороне она была? Безнаказанность – не решение. Безнаказанность навязывает жертвам непереносимое для них сосуществование с убийцами, безнаказанность возбуждает подозрения и ненависть. В самой глубине души, где собирается едкая желчь. В сердцевине вулкана. В укрытии, где таится самая неистовая ярость – та, что, вырвавшись наружу, сметает все. А ведь она не преминет вырваться наружу. Если нынешнее поколение не потребует справедливости, это сделает следующее за ним. Стелла, девочка моя дорогая, палачи-то и впрямь разгуливают сегодня по улицам, а ты – нет, ты не живешь счастливо в Париже, Лондоне или Нью-Йорке, нет, ты не «так называемая» пропавшая, ты действительно бесследно исчезла[16]. Еве Марии хочется взвыть, но она молчит. И не она одна. Безнаказанность – смирительная рубашка для аргентинского народа. Ева Мария могла бы обвинить, но никто никого не арестует. Ева Мария подносит руки ко рту. У нее между пальцев вытекает горячая жижа, ее гордость разом сдалась. Женщина, сидящая напротив, протягивает ей носовой платок. Ева Мария этого не видит. Она смотрит на лужицу у своих ног и думает об извержениях вулканов и о том, что они делают землю более плодородной. Она спрашивает себя, не вырастет ли завтра на полу этого автобуса виноградная лоза.

Ева Мария хлопает дверью. Ей кажется – она идет, но она бежит. Натыкается на шкафчик в коридоре. Сама не понимая как, оказывается голая под душем. Поворачивает кран. Вода обжигает. Ева Мария набирает ее в рот. Сплевывает. Чтобы убрать мерзкий вкус. Сплевывает. Как Витторио мог заниматься таким подонком? Она никогда ему не простит. Он мог сказать что угодно, она все поняла бы – что он струсил, что испугался репрессий, что опасался за свою жизнь и потому не мог отказать Фелипе, все знали, что у военных были безграничные возможности причинять зло. Но у Витторио и в мыслях ничего такого не было. Ева Мария прочла это в его спокойных немигающих глазах. Она бы все поняла. Все, кроме того, что услышала. Он, оказывается, обязан был принимать Фелипе точно так же, как принимал ее, он не должен был делать различия между ними, это его профессия. Хорошенькая отговорка! То, что он называл своей профессией, на самом деле было вуайеризмом, нездоровым любопытством, влечением к темной части человечества… в конце концов, психоаналитикам совершенно неинтересно заниматься только порядочными людьми, давайте скажем честно: чем глубже они погружаются в грязь, чем больше возятся с сорняками, тем сильнее чувствуют, что существуют. А разве сама она не занималась одними только уснувшими вулканами, пренебрегая потухшими навсегда? Следовательно, она тоже знает, что такое наблюдать за опасными, оставив в стороне спокойных, она ведь может понять Витторио, правда? Да, понять может. Но не простить. Не всегда достаточно понять, чтобы простить. Ева Мария изо всех сил трет грудь, живот, ноги… Как она могла позволить Витторио такое ей сказать? Шум падающей на плитку воды не мешает ей снова это услышать. Явственно. «Вы назначили себя высшим судией, Ева Мария, вы высказались откровенно, я тоже выскажусь откровенно. Значит, вы считаете, что, уткнувшись в свои кривые, в свои графики, в свои записи, делаете полезное дело? Вот уж насмешили. Если вулканам положено просыпаться, они будут просыпаться, и вы не можете помешать им это делать, как я не могу помешать своим пациентам быть прежде всего самостоятельными действующими субъектами. В конечном счете наши профессии очень схожи. Профилактика – вот чем мы с вами занимаемся, профилактикой. А профилактика никогда не могла помешать трагедии совершиться. Ни вам, ни всем, кто изучает нашу планету, сколько их ни будь, не помешать Земле прийти в неистовство, когда она этого захочет. Так что прошу вас, Ева Мария, не говорите о пользе. Несомненно, у меня, как и у вас, случаются неудачи, у нас у всех случаются неудачи, не всегда мы достигаем целей, которые ставим перед собой в работе, и я сам, конечно, не всегда с задачей справляюсь, но, думаю, мне все-таки удалось помочь большему числу людей на этом свете, чем вам, так что хватит уже талдычить про человечество и человечность. Возвращайтесь к своим диаграммам и фотографиям, раз вы даже сыном заняться не в состоянии, сыном, который – скажу на тот случай, если вы этого не заметили, – куда более живой, чем любой из ваших вулканов, и куда больше любого вулкана нуждается в вас». Ева Мария сидит на полу под душем, уткнувшись в колени. «Нравится вам это или нет, но я продолжаю считать, что выбрал в работе с Фелипе лучший из возможных вариантов. Не заблуждайтесь, мне период диктатуры так же отвратителен, как и вам, но я выбрал свою позицию, выбрал нейтралитет, желание помочь без предвзятости… во всяком случае, я стараюсь, насколько это возможно, быть непредвзятым, и, мне кажется, это в моей профессии и есть единственный достойный вариант. Я понимаю, вас мои слова не убеждают, но это моя профессия, и я именно так делаю свое дело, по крайней мере, так делал, потому что когда я здесь, никому уже помочь не могу. Но вас ведь это должно только радовать? Теперь вы, наверное, вполне довольны?» Ева Мария выключает воду. Распрямляется и продолжает стоять на мокром полу. Да, именно так и есть, она вполне довольна: если Лисандру убил Фелипе, значит, как в истории с Франкенштейном, монстр, порожденный Витторио, на него и напал. И поделом. Нечего играть в ученика чародея. Ни с телами. Ни с душами. Ева Мария закручивает полотенце на мокрых волосах. Ярость водой не смывается. Она достает из сумки фотографии. Совсем забыла показать их Витторио. Ева Мария вне себя. Ни на мгновение Витторио не тронул этот похищенный ребенок сам по себе, ни на мгновение ему не пришло в голову, что одно только похищение ребенка – уже трагедия. Все, что его интересовало, – ребенок мог быть мотивом убийства Лисандры, если убил Фелипе. Ева Мария перестала узнавать Витторио. Она всегда чувствовала такую близость к нему а в эту минуту ненавидит и презирает. Она не может удержаться от смеха. Мрачного. Саркастического. Витторио, конечно, не захотел назвать ей фамилию Фелипе, но этот тип все равно поплатится. Случаи похищения детей выходят за рамки законов о безнаказанности. При военной диктатуре можно пытать и убивать, но детей похищать все-таки нельзя! В этом болоте несправедливости должен быть хотя бы намек на справедливость. Насильственные, подстроенные усыновления – вот на чем она поймает Фелипе. Как только Витторио расскажет полиции о своих подозрениях, будет начато расследование. Возможно, Фелипе и не расплатится за все свои преступления, но ребенка он потеряет. Этого мальчика у него заберут, чтобы вернуть биологическим родителям, а если догадка Витторио верна, если биологические родители мертвы, тогда его отдадут на воспитание родителям Фелипе, и бабушка с дедушкой сумеют защитить малыша от своего сына-Каина. Ева Мария раскладывает на письменном столе фотографии, сделанные во время похорон. Она ищет. Ищет пару с ребенком. Мужчину с ребенком. Маленького ребенка. Ясное дело, процесс воспитания начинается для палача с того, чтобы приучить детство к столкновениям со смертью. Очень рано. Как можно раньше. Нормализовать смерть, чтобы потом без переживаний ее распределять. Окончательно ее утвердить. ФЕЛИПЕ: Видишь, мальчик мой, там, в деревянном ящике, лежит тетенька, глаза у нее закрыты, она мертвая, ее зароют в землю. РЕБЕНОК: А мама мне сказала, что когда умирают, то идут на небо… ФЕЛИПЕ:

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 47
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Гарсоньерка - Элен Гремийон торрент бесплатно.
Комментарии