Гарсоньерка - Элен Гремийон

ФЕЛИПЕ

Нет, он не напоминает мне о брате. Говорю же: ничего подобного.

ВИТТОРИО

Вы упрекали мать в том, что брата она любит больше, чем вас. Может быть, вам кажется, что жена больше любит вашего ребенка, чем вас?

ФЕЛИПЕ

Ну… если вам нравится так думать.

ВИТТОРИО

Мне не нравится так думать, Фелипе, но как, по-вашему, я могу вам помочь, если вы со мной не откровенны? У меня такое впечатление, будто вы что-то от меня скрываете.

ФЕЛИПЕ

Ничего я от вас не скрываю.

ВИТТОРИО

Вы ничего от меня не скрываете?

ФЕЛИПЕ

Нет.

ВИТТОРИО

В таком случае, раз вы ничего от меня не скрываете, скажу вам, что я думаю. Я думаю, что жена хочет от вас уйти, но в то же время не осмеливается прямо сказать вам об этом. Я считаю, что ваши постоянные ссоры – это способ дать вам это понять. Она сама не решается взять на себя ответственность за разрыв и ждет, чтобы это сделали вы, потому и пытается довести вас до точки.

ФЕЛИПЕ

Думаете, она хочет уйти? А ребенок как же?

ВИТТОРИО

Думаю, матери нелегко бросить ребенка. Может быть, вашей жене не удается приспособиться к материнству, найти свое место. А случается, женщина не принимает своего сына или свою дочь. Во всяком случае, до такой степени, чтобы пожертвовать ради ребенка собственной жизнью. Может быть, ваша жена уже не чувствует себя счастливой с вами. Может быть, у нее есть любовник.

ФЕЛИПЕ

Нет у нее никакого любовника.

ВИТТОРИО

Почему вы в этом так уверены?

ФЕЛИПЕ

Я бы знал.

ВИТТОРИО

Как правило, муж не знает о существовании любовника.

ФЕЛИПЕ

Да нет, этого не может быть. Я все сделал, чтобы у нее был этот ребенок, чтобы она его добыла, ну и не может жена из-за него уйти.

ВИТТОРИО

Чтобы она его добыла? Вы хотели сказать – добила?

ФЕЛИПЕ

Почему это? Именно добыла, ну, заполучила, если вам так больше нравится… перестаньте вы играть словами, это невыносимо!

ВИТТОРИО

А когда вы – и на этот раз собственными словами – говорите «чтобы она его заполучила», как я должен это понять?

ФЕЛИПЕ

Никак. Нечего вам тут понимать.

ВИТТОРИО

Прошу прощения за мою настойчивость, но все-таки выражение «чтобы она его заполучила» кажется довольно странным в том случае, когда речь идет о беременности, желанной для обоих супругов.

ФЕЛИПЕ

Что вы хотите от меня услышать? Что у нас ребенок приемный? Ладно, вот я вам это говорю: мы взяли приемного ребенка, но это не преступление.

ВИТТОРИО

Раньше вы говорили, что ваша жена была беременна.

ФЕЛИПЕ

Не была она беременна. Два года у нас ничего не получалось, и в конце концов мы взяли ребенка.

ВИТТОРИО

Почему вы никогда мне об этом не рассказывали?

ФЕЛИПЕ

Я вам рассказываю о своих проблемах, а это никогда проблемой не было.

ВИТТОРИО

Для нее, может быть, усыновление оказалось не таким простым.

ФЕЛИПЕ

Да она как увидела младенца, чуть не помешалась от радости. Она очень хотела ребенка. Изменилась она потом. Позже. Через несколько месяцев.

ВИТТОРИО

Вам действительно надо поговорить с ней об этом. Все-таки собственный ребенок и чужой ребенок – не одно и то же. Для того чтобы приемный ребенок стал своим, надо этого захотеть. Пройти через психологическое приятие. Все должно быть предельно ясно. Ваша жена все еще не знает, что вы ко мне ходите…

ФЕЛИПЕ

Нет.

ВИТТОРИО

Почему вы ей не скажете?

ФЕЛИПЕ

Это ее не касается.

ВИТТОРИО

Надо сказать, вы даже могли бы прийти вместе.

ФЕЛИПЕ

Еще чего! Ей здесь нечего делать!

ВИТТОРИО

Знаете, мне случается работать с парами. Да, вам надо бы прийти с ней. Хоть один раз. Может быть, именно в моем присутствии вещи будут названы своими именами, все разрешится и завершится.

ФЕЛИПЕ

Ага, как же! Вашим присутствием она воспользуется для того, чтобы выспрашивать про меня.

ВИТТОРИО

Насчет чего выспрашивать?

ФЕЛИПЕ

Почем мне знать? Но она непременно постарается что-нибудь выведать. А только ей нечего выведывать. Я ее люблю, я ни разу ей не изменял и вообще никогда ничего плохого ей не делал.

ВИТТОРИО

Не считая той оплеухи.

ФЕЛИПЕ

Так довела же, сама напросилась. Орала как ненормальная, я не мог заставить ее замолчать… и потом, малыш был там… Знаете, вообще-то было похоже, будто она только этого и ждала.

ВИТТОРИО

Возможно.

ФЕЛИПЕ

Что – возможно?

ВИТТОРИО

Возможно, она только этого и ждала. Возможно, она хотела убедиться в том, что вы можете быть жестоким.

ФЕЛИПЕ

Как это?

ВИТТОРИО

Вам действительно надо с ней поговорить.

ФЕЛИПЕ

Думаете, она хочет от меня уйти?..

ВИТТОРИО

Не знаю, я сказал это главным образом для того, чтобы припереть вас к стенке.

ФЕЛИПЕ

И вы тоже.

ВИТТОРИО

И я тоже. Вам бы надо просто-напросто спросить ее об этом. Единственный способ это уладить – вступить в диалог.

ФЕЛИПЕ

Она перестала со мной разговаривать.

ВИТТОРИО

Других вам каким-то образом удавалось заставить говорить.

ФЕЛИПЕ

Что вы сказали?

ВИТТОРИО

Ничего. Пора, Фелипе, через пять минут ко мне придет следующий пациент. Подумайте обо всем, что здесь было сказано, и мы вернемся к этому в следующий раз. Провожать вас не надо, дорогу вы знаете.

ФЕЛИПЕ

Да, знаю. Я ведь могу вам доверять, правда?

ВИТТОРИО

Доверять?

ФЕЛИПЕ

Вы ничего не скажете.

ВИТТОРИО

О чем я ничего не скажу?

ФЕЛИПЕ

Ну… об этом.

ВИТТОРИО

О чем «об этом»?

ФЕЛИПЕ

Об усыновлении.

ВИТТОРИО

Так и говорите! Называйте вещи своими именами. Вы сами сказали, что усыновить ребенка – не преступление. Нет, я ничего не скажу. Моя профессия требует умения молчать.

– Дверь вашего кабинета закрывается, и слышно, как вы бормочете: «Мерзкий тип».

Голос у Евы Марии бесцветный. Как несколько ее прядей. Она задумывается, не в этом ли секрет, не оттого ли, что говоришь бесцветным голосом, волосы седеют. Поэтическая часть ее мозга возбуждается. Когда подступает бесчеловечное, Еве Марии необходимо укрыться за абсурдом. Или выпить. Но здесь о выпивке нечего и думать. Ева Мария мнет страницы. Она больше не может их перелистывать: палец у нее сухой. Слюны не осталось. Фразы эхом отзываются у нее в голове. В ее пересохшем горле.

Вы пробовали разговаривать с женщиной, когда она орет?

А вы?

Видите, как неприятно бывает, когда у вас стараются что-то выпытать…

Возможно, она только этого и ждала. Возможно, она хотела убедиться в том, что вы можете быть жестоким.

Других-то вам удавалось заставить говорить.

Мерзкий тип.

У Евы Марии глаза потускнели. Витторио, обхватив голову руками, смотрит в стол. Какие черные у него волосы, думает Ева Мария. Она боится понять. И задает ему вопрос. Витторио не отвечает. Погруженный в собственные мысли, он твердит: «Я был прав. Я был прав». Ева Мария повторяет свой вопрос. Громче, но еще более бесцветным голосом:

– Он ведь был членом хунты, да?

Витторио поднимает голову. Кивает. Ева Мария отшатывается:

– И вы им занимались?

– Да.

– Как вы могли принимать такую сволочь?

– Он обратился ко мне за помощью…

– Он к вам обратился за помощью? Да вы должны были плюнуть ему в морду, выгнать его пинками, отлупить – ничего другого он не заслуживает. А вы его принимали. А потом принимали меня. Как ни в чем не бывало. И пытались меня утешить после смерти Стеллы, хотя за несколько минут до того, возможно, утешали ее убийцу.

– Каждый пациент – единственный, он никак не связан с другими, он приходит со своими проблемами, и я стараюсь ему помочь, потому что помогать – моя профессия. Он работал в ESMA[13] – вот и все, что мне известно, мы сразу же закрыли тему, едва ее затронув.

– Морское училище… но ведь там были самые страшные…

Витторио неопределенно машет рукой:

– Самое страшное в то время было везде, и вы прекрасно это знаете. В любом случае Фелипе никогда ничего мне о своей работе не рассказывал – ни тогда, ни потом.

Ева Мария приходит в еще большее смятение: