Похвала Глупости - Дезидерий Эразм Роттердамский

о пережитых невзгодах, внушая им надежду на лучшее будущее, спрыскивая медом их удовольствия, я, несмотря на все окружающие людей бедствия, достигаю того, что им не хочется расстаться с жизнью даже тогда, когда пряжа Парк кончилась и жизнь оставляет человека; и чем менее у человека основания оставаться в живых, тем более хочется ему жить. Пресыщение жизнью – он даже не поймет, что это значит. По моей милости вы на каждом шагу встречаете старичков, ровесников Нестора; у иного уж и образа-то человеческого не осталось: и говорит кое-как – шамкает, и из ума выжил, ни зуба во рту, сед как лунь, плешив, весь скрючен и сморщен, и воняет-то от него, а посмотрите, какой у него аппетит к жизни, какое желание помолодеть! Иной красит себе седые волосы; другой прикрывает свою лысину париком; тот вставляет себе зубы, взятые, быть может, из свиной челюсти; этот пускается ухаживать за какой-нибудь девочкой и в любовных глупостях готов перещеголять безусого юнца. Иной одной ногой уж в могиле стоит, и песок из него сыплется, а он еще женится на какой-нибудь молоденькой, разумеется, без всякого приданого и не столько, конечно, для себя, сколько на пользу другим. Это происходит ежедневно, и никто не находит в том ничего неестественного или предосудительного, – иногда даже слышатся похвалы.

Старые кокетки

Еще забавнее видеть, как иная дряхлая старуха, развалина развалиной, похожая на мертвеца, возвратившегося с того света, а посмотрите, как она кокетничает со всяким «интересным мужчиной»: это слово у ней не сходит с языка. При случае не прочь даже побаловаться с каким-нибудь Фаоном – конечно, за приличное вознаграждение. А как она занята собой! Как усердно разрисовывает она свою физиономию! От зеркала не отходит. Волоски из подбородка выдергивает; декольтируется до тошноты, ломается до омерзения, вмешивается в толпу танцующих девушек, пишет любовные записочки. Все над ней смеются, как над дурой; но что в том, если сама она находит себя восхитительной, наслаждается прелестями жизни, утопает в меду, одним словом, чувствует себя вполне счастливой – по моей милости!.. И я бы просила тех, кто находит это смешным, поразмыслить, что лучше: жить ли таким образом в свое удовольствие или постоянно искать глазами перекладину для петли?..

Помощь Глупости

Что касается позора, который принято связывать с подобными вещами, то для моих глупцов он не существует, так как они либо не замечают его, либо если и замечают, то не обращают на то ни малейшего внимания. Вот если камень на голову свалится, это действительно неприятность. Но стыд, позор, бесчестие, злословие – это ведь только тогда составляет неприятность, когда чувствуется. Нет ощущения, нет и неприятности. Что до того, что тебе отовсюду шикают, – разве это мешает тебе аплодировать самому себе? Но чтобы это было возможно, необходимо содействие Глупости.

Ответ на возражение философов

Однако я представляю себе протестующих философов. Зависеть от Глупости, заблуждаться, обманываться, не понимать – но ведь это значит быть несчастным! – скажут они. А я скажу, что это значит – быть человеком. Не вижу причины называть такого человека несчастным или жалким, раз так уж создан человек, раз он таков от природы и от воспитания и раз таков общий удел всех людей. Находить жалким человека потому только, что он остается человеком, это все равно что считать плачевным его удел из-за того, например, что он не может летать вместе с птицами или ходить на четвереньках с четвероногими и не вооружен рогами наподобие быка. Но в таком случае надо также признавать несчастной и лошадь, хотя бы красивейшую, на том основании, что она неграмотна и не питается пирожными; надо считать жалким и быка за то, что он не обладает гимнастической виртуозностью. Но если нет оснований для того, чтобы считать жалкой лошадь за ее неграмотность, так же точно мы не имеем права называть несчастным человека за его глупость, потому что глупость так же присуща человеческой природе, как безграмотность – природе лошади.

Природа и наука

Я ожидаю возражений со стороны тонких диалектиков. Но ведь для того и дана человеку наука, скажут они, чтобы образованием ума возместить пробелы, оставленные природой. Как это, в самом деле, похоже на правду!.. Ну допустимо ли, чтобы природа, проявившая такую предусмотрительность в создании мошек, травок и цветочков, только для одного человека сделала исключение, так что для него потребовалась помощь науки?.. Нет, на беду человеческому роду выдумал науки Тевт[44], этот злой гений человечества! Далеко от того, чтобы быть полезными, они, напротив, лишь портят то, ради чего были изобретены, как это остроумно доказывает у Платона этот умный царь[45].

Науки – создание демонов. Люди золотого века

Вот почему науки, вместе с прочими язвами человеческой жизни, обязаны своим происхождением тем же существам, от которых идут всякие пакости, – я хочу сказать – демонам. Отсюда и самое их название: демоны, как бы даэмоны, то есть знающие. В самом деле, поколение золотого века, не вооруженное никакими науками, жило себе в простоте, следуя лишь указаниям природы и врожденного инстинкта. Какая, в самом деле, была нужда в грамматике, когда все говорили на одном общем языке, ни о чем другом не заботясь, как только о том, чтобы быть понятыми друг другом? К чему была бы тогда диалектика, когда не существовало противоположных мнений и, следовательно, не было и предмета для диспутов? На что была бы риторика, когда не было тяжб? Какая была бы нужда в юриспруденции, когда еще не было испорченности нравов, которой, без всякого сомнения, обязаны своим происхождением законы? Тогда люди были слишком богобоязненны, для того чтобы из нечестивого любопытства пытаться проникнуть в тайны природы, измерять величину небесных светил, исследовать их движение, их влияния, вскрывать сокровенные причины вещей; они почли бы верхом нечестия пытаться, наперекор человеческому уделу, быть мудрыми. Задаваться же вопросом о том, что находится за пределами небесной сферы, – подобная сумасбродная мысль им и в голову не приходила.

Происхождение наук и искусств

Но с постепенным упадком первобытной чистоты золотого века одно за другим были изобретены искусства, первоначально, правда, немногочисленные и не многими усвоенные. А потом, по милости суеверия халдеев и праздного легкомыслия греков, до того размножились всякого рода науки и искусства, то есть умственные истязания, что теперь, например, одной грамматики более чем достаточно для того, чтобы превратить жизнь человека в сплошную пытку.

Богословы, естествоведы, астрологи, диалектики. Врачи

И то надо сказать, что ведь и между науками-то всего более ценятся те, которые всего ближе