Похвала Глупости - Дезидерий Эразм Роттердамский

сурово осуждают эти философы? Что, говорят они, глупее, чем холопски пресмыкаться перед толпой ради получения большинства голосов на выборах, подачками заискивать ее благоволение, добиваться подкупом рукоплесканий и сочувственных приветствий толпы, видеть верх счастия в том, чтобы тебя с триумфом несли на руках, как идола какого, напоказ всему народу, мечтать о том, чтобы твою статую поставили на площади? А эта погоня за громкими именами и звучными прозвищами? А эти божественные почести, воздаваемые подчас ничтожному человеку? А эти торжественные, церемониальные обоготворения часто преступнейших тиранов? Сколько во всем этом непроходимой глупости! Для осмеяния всего этого понадобился бы не один Демокрит[40]. Глупо все это, спору нет. Но не эта ли глупость – источник стольких геройских подвигов, превозносимых до небес в произведениях стольких красноречивых писателей? Эта глупость родит государства, ею стоят империи, правительства, религия, управление, суд. Да и вся жизнь человеческая не есть ли вообще какая-то игра глупости?..

Науки и искусства

Перейдем к наукам и искусствам. Что иное, как не жажда славы, возбуждала человеческие умы к работе над изобретением и увековечением в потомстве стольких, как думают, превосходных наук и искусств? В погоне за какой-то там знаменитостью, то есть за совершенным вздором, глупцы-люди не щадили ни бессонных ночей, ни изнурительного труда. Да! Но зато этой глупости вы обязаны столькими важными жизненными удобствами, и что еще всего приятнее – вы наслаждаетесь плодами чужого безумия.

Благоразумие Глупости

Теперь, после того что я воздала себе должную хвалу за мою мощь и изобретательность, мне остается еще похвалить себя за благоразумие. Ну да, за мое благоразумие! Мне могут заметить, что приписывать мне благоразумие – это все равно что хотеть соединить вместе воду и огонь. Ничего! я все-таки берусь с успехом выполнить и эту часть своей задачи, если только вам угодно будет выслушать меня с прежней благосклонностью.

Глупец благоразумнее мудреца

Во-первых, если правда, что благоразумие состоит в практической сметливости, то предоставляю вам самим судить, кто имеет более права на эпитет «благоразумного»: мудрец ли, который либо из застенчивости, либо из робости сторонится от всякой практической деятельности, – или глупец, которого не удерживает ни от чего ни стыд, которого у него нет, ни опасность, которой он не сознает. Мудрец зарывается в старые книги и выискивает в них различные ученые тонкости; глупец, наоборот, вращаясь постоянно в водовороте жизни, приобретает тем самым истинное благоразумие. Это заметил еще Гомер – даром что слепой. «Свершившееся, – говорит он, – нетрудно познать и ребенку».

Стыдливость и робость. Лицо и изнанка

Дело в том, что два главных препятствия существуют для познания вещей: это, во-первых, стыдливость, которая отуманивает душу, и, во-вторых, робость, которая парализует всякий почин во всяком предприятии, связанном с очевидной опасностью. Глупость тем и благодетельна, что она совершенно освобождает человека и от стыда, и от робости. Немногие понимают, до какой степени выгодно и во многих других отношениях – никогда не краснеть, ни перед чем не робеть. Если люди отдают предпочтение благоразумию, состоящему во взвешивании и оценке вещей и обстоятельств, то послушайте, пожалуйста, как далеки от него те, которые им хвастаются. Известно, во-первых, что все в жизни имеет, подобно Алкивиадовым Силенам[41], двойную физиономию, из которых одна закрывает другую. Эти две физиономии столь мало схожи между собой, что взглянуть на одну, наружную, – как будто смерть, а заглянуть под нее – жизнь, и наоборот; или снаружи – красота, внутри – безобразие; снаружи – роскошь и богатство, внутри – бедность и убожество; снаружи – гнусность, внутри – изящество; снаружи – ученость, внутри – невежество; снаружи – крепость и сила, внутри – слабость и хлипкость; снаружи – благородство, внутри – низость; снаружи – веселье, внутри – горе; снаружи – благополучие, внутри – беда на беде; снаружи – дружба, внутри – вражда; снаружи – здорово, внутри – отравлено. Словом, стоит лишь открыть Силена, чтобы увидеть совершенно противоположное его наружной физиономии.

Быть может, кому-то это мое рассуждение покажется чересчур философским; извольте, объясню дело проще и нагляднее. Кого, как не короля, считать и богатым и наделенным властью? Но если он лишен духовных дарований, если он вдобавок ненасытен, – то не есть ли он, в сущности, последний из бедняков? А если к тому же он отдался различным порокам, он не только нищий, он – презренный раб. Подобным же образом можно рассуждать и обо всем прочем; но достаточно и этого примера.

Сценические иллюзии

К чему, однако, клонится это рассуждение? – спросит, быть может, кто-нибудь. Сейчас увидите, в чем дело. Представьте себе, что кто-нибудь ворвался бы на сцену во время представления комедии и сорвал бы с актеров маски, обнаружив таким образом перед публикой их настоящие, природные физиономии. Скажите, не нарушил бы он театрального представления и не вывели бы его вон из театра как помешанного? Представьте себе, в самом деле, какое превращение произошло бы мгновенно на сцене: женщина оказалась бы вдруг мужчиной, молодой человек – стариком, король – тряпичником, бог – плюгавеньким человеком. Одним словом, перед зрителями обнаружилась бы настоящая реальность вместо воображаемой, правда вместо лжи. Но, уничтоживши ложь, тем самым уничтожили бы и художественную иллюзию, без которой немыслим сценический эффект. Чем, в самом деле, вызывается интерес и поддерживается внимание зрителей, как не этим маскированием и переодеванием, одним словом – ложью?

Жизнь – театральное представление

Да и жизнь-то человеческая, что такое она, в сущности, как не одно сплошное представление, в котором каждый ходит в маске, разыгрывая свою роль, пока режиссер не уведет его со сцены? Режиссер же зачастую заставляет одного и того же актера выступать в различных ролях, и тот, кто только что щеголял в царской порфире, является на сцене в жалком рубище раба. На сцене, конечно, кое-что подкрашено, оттенено более резко; но в театре ли, или в жизни – все та же гримировка, все те же маски, все та же вечная ложь…

Представьте себе также, что какой-нибудь свалившийся с неба мудрец принялся бы кричать: «Нет, этот человек, которого все почитают за государя и даже за бога, он не заслуживает даже имени человека, потому что живет и действует лишь по внушению скотских инстинктов! Это презренный раб, потому что он добровольно служит столь многим и столь гнусным господам». Представьте себе далее, что этот мудрец сказал бы человеку, оплакивающему своего усопшего отца, что ему следует ликовать, потому что теперь-то и началась настоящая жизнь для его родителя, тогда как здешняя жизнь есть не что иное,