Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юношеский максимализм естественным образом сменяется пониманием, что ты сам ничем не отличаешься от всех прочих, кого еще недавно называл «зомби». Бунт, клокочущий внутри, но так и не вырвавшийся наружу, затухает, оставляя колоссальную внутреннюю травму, которая рано или поздно вырвется наружу. Начинается вялотекущая «обычная жизнь обычных людей», увязание в «уютной тине». Без больших задач и наивно-романтических мечтаний пропадает вдохновение, а «без чего-то большого даже самая обустроенная жизнь очень быстро превратится в отвратительную преснятину» и начинается «охлаждение». Наступает тотальная «зима». Под ногами оказывается лед, а в финале одноименного рассказа вырастает сугроб. Причем дыхание холода ощущает не только Сенчин. У Германа Садулаева много говорится о возвращении ледникового периода, а настоящее воспринимается как катящийся снежный ком, к которому всё прилипает. Проекции дантовского ледяного озера Коцит…
Главный герой романа Денис Валерьевич Чащин некогда считал себя рок-музыкантом, с рок-культурой собирался связать свою жизнь. Приехал из Сибири, жил в двух столицах. После стал работать в редакции журнала своего друга. Журнал предназначался в качестве площадки для раскрутки одаренных музыкантов, но со временем превратился исключительно в бизнес. Повествование ведется от третьего лица, автора с героем роднит только отчество. Эпизодически, в стиле Эльдара Рязанова, в романе появляется молодой прозаик Роман Сенчин.
Большое разочарование постигло Чащина, когда он в выборную кампанию Ельцина увидел навязчивые концерты в стиле «Голосуй или проиграешь», в которых участвовали его кумиры. Тогда для него стало очевидно, что «рок-музыканты меняют протест на присягу. Клеймят одну форму власти, славя другую… Рок окончательно покидал подполье и становился государственной музыкой». Редкое исключение последних стойких адептов этой культуры – группа «Гражданская оборона».
Чувство злости, что «рок погиб», дало герою на какое-то время творческий импульс, «заряд злости», мысль о возможной альтернативе: «Доказать, что есть другие люди с другими песнями; что он, рок-музыкант Дэн Чащин, другой – не из “Голосуй или проиграешь”. Настоящий». Заряда ему хватило на два года, потом началась «пустота». Разочарованный, он собрался уехать к себе восвояси в Красноярский край, но случайно встретил друга, бывшего музыкального обозревателя Игоря, который и пригласил на работу в редакцию.
Работая в его фирме, Денис зажил спокойной, размеренной жизнью: «Шесть лет жил почти без воспоминаний, без ностальгии». Утром на работу, вечером с работы, поспешая, дабы не пропустить «Лучшие бои Майка Тайсона» по ящику. Пиво, телевизор, компьютер – эти предметы в календаре приобретают практически мистический смысл, культовое значение, на них завязаны многие обряды, ритуалы, которые изо дня в день совершает герой. Создав вокруг себя скорлупу, где любые жизненные проявления черствеют, вакуум без воспоминаний, он, как чеховский Ионыч, включился в автоматическую механистическую жизнь, где всё по расписанию, все действия заранее спрогнозированы и не приносят какой-то радости и восторга. Подробное описание этого инерционного бытия героя особенно удается Сенчину, он его будто смакует.
Размеренная жизнь «без божества, без вдохновенья» меняет до неузнаваемости, ломает людей, производит штампованные судьбы. К примеру, еще один друг Чащина – Макс. В строительном училище он был «симпатичный, тонкокостный, культурный; матерился неумело и мало». Но с того времени с ним произошли радикальные изменения. Внешне он «полысел, пополнел, стал словно бы ниже ростом». Да и судьба, типичная для девяностых, не оставила и налета культурности: бизнес купи-продай, терки с бандитами, два года отсидел за мошенничество.
Разительные перемены повсюду: парень, певший песню Егора Летова «Моя оборона» в переходе, был прикидом похож на Чащина в прежние годы, но пел «по-эстрадному». Девушка рядом с ним в доли секунды меняет «приветливую улыбку на жадную». Человек, не сопротивляясь, превращается в насекомое.
Всё изменилось, когда приехал с гитарой Димыч, друг детства, с которым они открыли рок, вместе мечтали, боролись, пробивались. Его приезд взорвал привычный календарь Чащина, вместе с ним обозначилась попытка протеста против скорлупы благополучного пластмассового мира. Благодаря Димычу на Чащина хлынул поток воспоминаний, от которых он долгое время старательно оборонялся. Вспомнил свою прошлую жизнь, которая была отдана совсем иной системе ценностей.
Димыч – фотоснимок из того прошлого, с которым Денис практически полностью завязал, курьез, напомнивший о «глупом, бесполезном, опасном вчера». Друг из прошлого предлагает альтернативу – «давай возродимся». Уговаривает реанимировать группу. Постепенно непроницаемый кокон стал терять герметичность, давать течь. Одеяло жизни встряхнулось, сбросив с себя излишнюю пыль.
Димыч говорит об иллюзорности этого пластмассового мира. По его словам, снова вернулась мода на панк, на протест, «снова бурление, недовольство» после девяностых годов, превративших жизнь в болото. Он знакомит Дениса с Патриотическим союзом молодежи, организацией, близкой к партии «Родина», когда она еще была в фаворе. Целями Союза объявлялись «революционные перемены путем объединения молодой протестной интеллигенции». В руководителе легко угадывается Сергей Шаргунов.
Однако чуть позже выясняется, что к революции серьезно никто и не призывает, а всё это просто агитационно-пропагандистская риторика. Единственная цель – имитация протеста, политические дивиденды на модных настроениях. Патриотический союз всё более бюрократизировался, собирал для массовки на демонстрацию студентов по 300 рублей.
Романтика, справедливость, протест – только внешний покров. Настоящие же цели всего этого довольно прагматичны: преодоление маргинального существования, стремление найти и занять свое место в элите. Вписаться в жизнь, привыкнуть к ней. Всё, так или иначе, движется в сторону постыдной акции «Голосуй или проиграешь».
Послесловием к финалу романа могли бы стать строки из песни Виктора Цоя: «Ты мог быть героем, но…». После чего можно под занавес произнести всё тот же самый диагноз: «Пластмассовый мир победил».
Денис призывает своего друга повзрослеть, отказавшись от всех романтических детских представлений: «В двадцать лет это нормально. Игры… Но мы-то взрослые люди с тобой, над нами смеются просто…» В его словах обозначается резкая оппозиция между жизнью «по-настоящему» и «нормально». Юношеский максимализм «или – или» преодолен, человек становится прохладным ко всему и погружается в стихию компромиссов, чичиковского «ни то ни сё». Хочет жить нормальной жизнью, как большинство, и это желание затмевает всё остальное.
Уходя на ночь глядя, Димыч бросил сакраментальную фразу: «Честно скажу, тяжело мне было с тобой. Как, знаешь… ну, ощущение, что с мертвым рядом. Как с зомби… Ведь ты другим был совсем. Горел, примером был… А стал…» Ушел, пообещав: «Я вам всем буду лед под ногами!»
С уходом прошлого вместе с Димычем, с погасшей надеждой на возрождение в Чащина проникла «мертвая тишина и бездвижность». Он превратился в полный ноль, переставший осознавать ситуацию, а то и жить:
