Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

Мысль «не так живем» возникает практически у всех героев романа. Вязкое желе затянуло их, оно заволакивает весь мир. Полумаргинальное существование, которое встряхнул своим приездом Димыч, тоже превращается в обыденность. Это «не так» очень наглядно раскрыто в незатейливой песне Димыча:

За весною – лето, за осенью – зима,

А голова пустая, ни капли в ней ума.

Теку я вдоль по жизни, и мне всё равно,

Сажусь на унитаз, валю в него дерьмо.

А ведь тридцатничек подоспел,

Но я не обалдел.

Пускай тридцатничек приплыл,

Я буду, есть и был.

Работа как работа, и отдых ничего —

Музон, девчонки, пиво для счастья моего.

Я всем доволен, я всех благодарю,

Я хорошо питаюсь и хорошо сплю.

Приметы этого «не настоящего» существования: предсказуемость, запрограммированность (человек-зомби), безразличие ко всему, охлаждение (например, злободневная тема монетизации, периодически возникающая в романе, героя совершенно не трогает, только раздражает своей навязчивостью), физиологизм (состояние радости достигается посредством удовлетворения простейших физиологических потребностей, воспринимается как насыщение) невозможность продуктивной деятельности, фатализм («тридцатничек подоспел»).

Два месяца, что гостил Димыч у Чащина, проводился особый тест на восприимчивость человека к живой жизни, делалась проверка, осталась ли в нем надежда на возрождение к жизни бурлящей, непредсказуемой, искрящейся восторгами и огорчениями. Но и в то же время вычерчивался вывод, что любой огонь, любой восторг, какой бы силы он ни был, рано или поздно затухает. Бурления превращаются в болото – так было в девяностые, так происходит и сейчас.

Рок, вызов конъюнктуре, сам становится конъюнктурным в стиле «Голосуй или проиграешь», попсоватым или агитационным в угоду какой-либо политической платформе. Патриотический союз молодежи трансформируется в бюрократическую структуру. Революции всегда противостоит контрреволюция. Демократия, по мысли Димыча, погружает человека в вязкое желе. Писатели начинают писать традиционно, бывшие рок-музыканты – жить обычной жизнью, как все. Привычка к жизни побеждает. Начинается инерция.

Димыч – это не то чтобы совесть Чащина, но определенная его ипостась. В этом и двойничество самого автора, которое проявляется во многих его текстах. Денис-Димыч – два облика одного человека, только один окончательно стал «чужим», «зомби», а другой так и не поддался искушению стать насекомым, при всей своей неустроенности остался настоящим.

Сенчин в очередной раз проговаривает, что человек слаб, бессилен что-то радикально изменить. Он выбирает серенькое, однообразное, не способен на риск, на жертву, на подвиг. Всё это для той же борьбы с «чужим», которую автор ведет. Постановка подобного вопроса крайне важна именно в наше время, когда само общество вяло, флегматично, а молодое поколение превращается в пенсионеров по духу чуть ли не в 30 лет. Таков по преимуществу портрет поколения, которое кто-то называет погубленным, кто-то – заброшенным, потерянным, проигравшим. Это поколение, у которого было украдено время: его лишили и прошлого, и будущего, погрузив в дремотный раствор сиюминутности. Такая вот сказка об украденном времени. Школьники стали стариками.

«Лед под ногами» – особый укор за инерцию летаргического сна, за скатывание в унылый застой и состояние безразличия. Само название – цитата из того же харизматичного рокера Егора Летова. С его портретом на толстовке и надписью «Гражданская Оборона» Димыч приехал в Москву.

У рок-группы «Плохая примета», фронтмэном которой состоял Сенчин, есть песня «Если ты не слякоть» с припевом: «Если ты не слякоть – защищайся, / Если ты не слякоть – нападай!» У Чащина был шанс преодолеть в себе эту слякоть, но в итоге он навечно уснул на диване, так и не смог оторвать голову от подушки. Он «попытался понять, что случилось, но уже не успел». Сам себя перечеркнул, став молодым стариком.

Алиби из темного угла

Герой другого сенчинского романа «Информация» – вполне преуспевающий человек, по крайней мере способный сам себя обеспечить, да еще и бороться с чередой нахлынувших на него довольно обыденных злоключений. Он решил рассказать о своем погружении в «трясину».

В прошлом, еще до Москвы, обычная размеренная жизнь, «ежедневность» казалась герою недоразумением, потому что сам он ощущал печать избранности. Тина повседневности, как он считал, годится для «безликого большинства». Но с годами «мутация прогрессировала»: «Грязь и животность переполняли меня, и сил, чтобы бороться с ними, становилось все меньше и меньше». В конце концов, «мутация», как пластмассовый мир, победила, и герой стал таким же, как всё: «Я помчался по жизни, жадно вынюхивая, кого бы куснуть, где бы отхватить кусок повкусней». Он смирился, полностью погрузился в пресный «мутантовский мир», забыв о том, что раньше у него был выбор…

Вообще «мутационного», то есть изменения личности человека под влиянием среды, много в нашей современной литературе. Так, у Андрея Рубанова в романе «Хлорофилия» происходит мутация людей в растения, у Захара Прилепина в «Черной обезьяне» мутационному излучению подвергаются как внутренняя сущность человека, так и окружающий его мир, у Ильдара Абузярова в «Агроблении по-олбански» весь мир отдается в рабство и мутирует вместе с распутно-глобализационной Большой Женщиной.

В «Информации» же Сенчин показывает, что «мутация» настолько сильна, что никакая шоковая терапия, никакие «пограничные ситуации», в которые то и дело попадает герой, не могут вырвать его из этих мутационных тенет.

Вроде бы через муки, страдания героя у него должна начаться другая жизнь. Ушел от неверной жены, сам чуть не стал инвалидом, было время, чтобы поразмыслить, сделать ревизию жизни, возжелать изменить ее или хотя бы отношение к ней, но ничего не получается. Не дает сила тяготения привычки, инерция. Вместо преображения получается засасывание в трясину житейских проблем, тянущих одну за другой.

Когда привычка рушится, человек съезжает с проложенных рельсов и получает один за другим удары судьбы. Она то ли проверяет его на прочность, то ли силится доказать, что сам по себе, без ниточек кукловода, он ничего не стоит. Мораль этого сочинения из темного угла: «Не надо куда-то лезть, что вообще всё тщетно, любое движение только ускоряет засасывание в тину».

Герой «Информации» – Иов современного мегаполиса. Им Сенчин продолжает галерею своих новых изводов этого библейского персонажа. «Оказавшись на грани», герой решил «записать» последние четыре года жизни, которые отметились цепью нескончаемых ударов судьбы. «Записать» он старается нейтрально, «будто человек со стороны, то, как разламывалась моя, первая и единственная жизнь», чтобы «попытаться самому себе объяснить». Начинает писать, забившись в темный угол, куда его привела «тысяча мелочей недавнего прошлого», в которых теперь он силится расшифровать знаки судьбы. Он пытается перенести на бумагу все мельчайшие подробности, но