Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Известно, что Есенин бывал в Талдоме, в трех километрах от которого расположена д. Дубровки – родина его друга С. А. Клычкова, у которого поэт неоднократно гостил. Естественно, мы не вправе делать чересчур смелое и бездоказательное предположение: а не Есенин ли распевал это «страдание» и не от него ли в далеком начале ХХ века талдомчане заимствовали и сохранили до сих пор этот фривольный, но полюбившийся им текст? Можно с большей или меньшей долей вероятности утверждать лишь одно: это «страдание» занесено в Талдом выходцами с Рязанщины, некоторые из которых встретились нам в ходе фольклорной экспедиции в августе 2000 г. в Талдомском районе.

В черновом автографе «Ключей Марии» (ИМЛИ) Есенин привел суждение о тривиальности человеческого, пусть даже творческого мышления, особенно по части конструирования: «Еще Гораций Флакк говорил о том, что “к человеческой голове приделать рыбье туловище, а вместо рук прикрепить хвостами двух змей возможно всякому”» (V, 294). И хотя обрисованная фигура сирены, водяницы, речной русалки далеко отстоит от есенинского головоногого и машущего ушами образа, тем не менее внимание Есенина к высказыванию Горация явно указывает на направление его мысли.

В основном тексте и частично в черновике к «Ключам Марии» при рассмотрении генезиса и структуры буквы запечатлен уже более близкий образ головы на шее ноги – почти предшественник: «…нам является лик человека, завершаемый с обоих концов ногами . <…> Голова у него уж не верхняя точка, а точка центра, откуда ноги идут , как некое излучение» (V, 209, 306).

Эта же идея в типологически близком виде высказана Есениным в статье «Ключи Марии» (1918): «Бессилие футуризма выразилось главным образом в том, что, повернув сосну кореньями вверх и посадив на сук ей ворону , он не сумел дать жизнь этой сосне без подставок» (V, 208). Эта мысль оказалась настолько значимой для Есенина, что она же повторена (но за вычетом образа птицы) в рецензии с условным названием «О сборниках произведений пролетарских писателей» (1918): «Такая шаткость строк похожа на сосну с корнями вверх …» (V, 237).

Современный исследователь В. А. Коршунков на основе тщательного изучения многочисленных подборок печатных текстов и полевых записей разных регионов России сделал вывод: «Детская потешка о сороке-белобо-ке часто заканчивается словами: “Шу-у, полетели, на головушку сели!”. Такая концовка отмечена также в финале другой известной потешки “Ладушки”, а изредка она встречается и в других сюжетах». [1601] Известно, что Есенин прекрасно знал потешку о сороке: сохранилась фотография, выполненная в Москве в 1925 г. в фотоателье Сахарова и Орлова, на которой изображена группа лиц, среди которых «Сахаров обнимает Катю, а мы <А. А. Есенина> с Сергеем играем в “сороку”» (VII (3), 262). [1602] Правда, в знакомом Есенину с детства со слов матери варианте потешки про сороку нет концовки про головушку (см. главу 3). Однако остается вероятность того, что иной текст «Сороки» мог быть также известен поэту и именно он в сопровождении характерной жестикуляции содействовал созданию Есениным строк «Голова моя машет ушами, // Как крыльями птица».

Исследователь С. Н. Кирьянов невольно проявил особое внимание к петуху при анализе «Черного человека», ибо увидел в композиции поэмы четы-рехчастность, отвечающую раннехристианскому представлению о делении ночи на четыре стражи: третья стража заканчивалась в три часа утра, согласно Евангелию от Марка (Мк. 13: 35) носила название «пение петуха» и соотносится со 144–151 строками произведения Есенина. [1603]

Главная тема Есенина – становление новой Родины – вырастает в философскую образность широчайшего охвата и сложного понятийного обобщения, в которой уже не проглядывает никакой остаток предметности. Это представлено поэтом в заглавном стихе и дальнейших строках стихотворения 1917 г.: «О Русь, взмахни крылами …» и «Уж повела крылами // Ее немая крепь!» (I, 109, 111). Данное метафорическое содержание всецело основано на атрибутивном признаке, восходящем к птичьей символике: взмахнуть и повести крыльями, расправить их для грядущего полета.

Петух на «рушниках»

Рассуждая в «Ключах Марии» (1918) о народном орнаменте на крестьянских полотенцах, Есенин говорил об образах деревьев, которые создают растительный узор, важный в мировоззренческом аспекте. Между тем изучение вышивок полотенец южных районов Рязанской обл. (Милославского, Скопинского, Ряжского и Сараевского), проведенное в этнографо-искусство-ведческом плане, свидетельствует о том, что одним из преобладающих художественных образов оказывается петух. Фигура петуха, оставаясь декоративной, наиболее приближается к реалистическому изображению, а определяется по характерному силуэту с выдающимся гребнем. Петух выступает как в соединении с птицами, так и в контаминации (как бы «вырастая» из них). Можно предположить, что петух генетически связан с образом птицы вообще, происходя из условного орнитоморфного орнамента. Вероятно, в прообразе находится представление о душе-птице.

Наблюдается 5 типов петушиных и петушино-птичьих орнаментов: 1) трехчастная композиция, на трех ярусах которой изображены разного вида петухи или птицы, что можно интерпретировать как три уровня бытования души – на земле, в небе и в небесном раю; 2) ряд петухов, перемежающихся растениями, преимущественно деревьями; 3) зеркально расположенные петухи, как бы парящие вокруг основной многозначной фигуры храма или вазы, или человека с поднятыми руками; 4) пара смотрящих друг на друга петухов; 5) одиночный петух условно-реалистического вида, зачастую многоцветный. Обычно фигуры петухов подчинены общему красно-черному цветовому строю полотенец. Если цвет зеленый или синий, то полотенце является траурным или постовым (вывешиваемым в пост). Юг Рязанщины наиболее богат старинными полотенцами, но приведенные данные можно экстраполировать и на «малую родину» Есенина.

Глава 11. Обращение к античности в творчестве Есенина

«Ведь не Еллинские боги горшки обжигают…»

Проблема аллюзий античности в творчестве Есенина – выходца из крестьянского рода и изначально сельского жителя, а потом «крестьянствующего поэта» – удивительна в том плане, что отголоски античной тематики действительно встречаются в сочинениях писателя. Причем они мелькают не как случайные тени и отдаленные силуэты, но придают ощутимый «классический колорит» всему многообразию излюбленных им литературных жанров.

В есенинских сочинениях, как и у многих поэтов, античные мотивы и символика представлены отголосками двух исторических пластов: с опорой на собственно литературу античности (вобравшей в себя мифологию и фольклор) и через посредство позднейших литературных направлений, основавших свою поэтику на античном наследии (особенно характерны в этом отношении и оказали значительное влияние на Есенина классицизм и символизм). В стихотворении «И небо и земля все те же…» (IV, 178) предстает «ложноклассическая Русь».

Парадоксально, но мифологические реликты Древней Греции и Рима оказались известными Есенину уже с детства – и не только путем постижения письменного наследия античности. Они могли быть «на слуху», стать услышанными и воспринятыми из местного фольклора разных слоев общества: ведь не исключительно же с крестьянами доводилось общаться Есенину на Рязанской земле! За пять лет до рождения будущего известного русского поэта, в 1890 году в Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии прислал г-н Востоков «Пословицы и поговорки, собранные в Рязанском, Михайловском и Зарайском уездах Рязанской губернии, существующие во всяких классах народонаселения». В тридцатилистной подборке паремий особенно привлекают внимание региональные и редкостные тексты, некоторые из которых имеют общерусские параллели, например: «Ведь не Еллинские боги горшки обжигают, а тоже мужички их в печь сажают» [1604] – с наполовину сокращенным общеизвестным аналогом «Не боги горшки обжигают». Примечательны и объемные, многословные пословицы, исполненные в витиевато-торжественном стиле и отличающиеся отсутствием широко известных аналогий: «Марс и Паллада с миру сбирают, а Бахус ныне весело ликует и с ним Венера торжествует»; «Прекрасная Клеопатра Антонию приятна»; «Юпитер грозно загремел, Купида и Бахус от страха побледнел». [1605] Возможно, пословицы вышли из среды семинаристов.

Ориентированная на античность литературная и архитектурная стилистика и даже поэтика названий промышленных объектов, наиболее явно и зримо ощутимая в крупнейших российских городах, обратили внимание Есенина и остались запечатленными в его творениях. Революционные события в Северной Пальмире в октябре 1917 года натолкнули Есенина на литературную игру со словом «Аврора», обозначавшим в древнегреческой мифологии богиню зари, а позднее послужившим именованием крейсера в ее честь. В стихотворении «Воспоминание» (условно 1924) из-за нарочитого замещения смыслов в результате взаимообмена эпитетами возникло новое и необычное осмысление уготованного революцией будущего: