Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

(II, 107–108 – см. главу 14).

А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) привел устное высказывание Есенина: «Знаешь, как я на Парнас восходил?». [1612] Из дальнейшего повествования видно, что под Парнасом поэт символически подразумевал русскую литературу, а под богами – известных мэтров поэзии начала ХХ в.

Отголосок другой античной мифологической горы – Олимпа, где восседают боги-олимпийцы, случайно (по неведению печатников) проявился в поэме «Инония» (1918) в образе некого живописца Олимпия, который вроде бы логично спустится откуда-то сверху (с небес, из небесного града Инонии или с горы Олимп): «Новый сойдет Олимпий // Начертать его новый лик». Такое новоявленное имя – Олимпий – вполне вероятное и удачно впечатанное типографами в контекст – было опубликовано в ряде прижизненных источников поэмы Есенина. На самом деле поэт создал совершенно другой персонаж – нового Олипия (II, 64), – отталкиваясь от имени Олипия (Алипия) Печерского, первого известного русского иконописца XII века, впоследствии канонизированного (см. комм.: II, 365). Однако опечатка неоднократно повторялась и в посмертных изданиях, потому что советскому читателю было легче домыслить несуществующего бога-олимпийца, вполне вписывающегося в древнегреческий круг лиц сочинений Есенина, нежели вспомнить полузабытое истинное имя почтенного иконописца.

Увлеченность античной литературой

Известно, что Есенин в юности читал античных авторов и делал пометки напротив афористических высказываний и крылатых выражений из их творений. В Государственном музее-заповеднике С. А. Есенина в с. Константиново Рязанской обл. сохранилась часть 3-го тома «Круга чтения» Льва Толстого (1906) с есенинскими карандашными пометками афоризмов, среди которых встречаются принадлежащие римским и афинским ораторам и философам: Цицерону (106 – 44 гг. до н. э.), Сенеке (3 г. до н. э. – 65 г. н. э.), Марку Аврелию (121–180), Демосфену (384–322 до н. э.). [1613]

Поразительно, что в Московском городском народном университете им. А. Л. Шанявского, в котором Есенин обучался по историко-философскому циклу полтора курса в 1913–1914 гг. (академическое отделение было рассчитано на три года), не преподавали античную литературу. Тем не менее античная образность могла быть донесена в лекциях М. Н. Розанова «История западной литературы эпохи Возрождения», [1614] читавшихся все три года. Кроме того, Есенин живо интересовался античностью и даже оставил владельческую надпись «Сергей Есенин. 1917, май» на авантитуле книги «Шваб Г. Мифы классической древности / Пер. с нем. Н. Свентицкой. 3-е изд. М., 1916» (VII (2), 169). Как будет отмечено дальше, некоторые материалы этой книги подтолкнули поэта к созданию оригинальных художественных образов. Также в личной библиотеке Есенина хранилась монография Э. Лёви « Греческая скульптура » (Пг.: Огни, 1915).

Об увлеченности античностью и начитанности в области древнегреческой мифологии и литературы свидетельствует постановка под стихотворением «Береза» (условно 1914) псевдонима Аристон . Существуют две версии возникновения есенинского псевдонима, в конечном итоге восходящего к древнегреческому стихотворцу: 1) по воспоминанию о стихотворении Г. Р. Державина «К лире» со стихом «Кто Аристон сей младой?»; 2) по названию музыкального инструмента Aristonette, изобретенного в Германии в 1880-х годах и популярному в России (IV, 350–351). Н. А. Сардановский вспоминал: «В начале своей творческой деятельности Сергей обдумывал, какой бы взять себе псевдоним. Вначале он хотел подписываться “Ористон” (в то время были механические музыкальные ящики “Аристон”)». [1615] Комментаторы воспоминаний предполагают: «Скорее всего Есенин выбрал этот псевдоним потому, что в переводе с греческого “Аристон” – наилучший из всех. Греческий язык Есенин изучал в Спас-Клепиковской учительской школе». [1616] Прикрытие авторства хотя бы и звучным историческим именем не способствовало уверенности в себе, поэтому Есенин с радостью сообщил в письме другу юности Г. А. Панфилову в феврале 1914 г.: «<Ред>актора принимают без просмотра и <псев>доним мой “Аристон” сняли» (VI, 58).

Имя другого древнегреческого поэта, породившего целое направление анакреонтической поэзии у своих подражателей и последователей, включил Есенин в дарственную надпись А. М. Кожебаткину на книге «Трерядница» (1920): «Дорогому Александру Мелентьевичу Кожебаткину с любовью и воспоминаниями о наших совместных днях, которые пахли и книгами и Анакреоном …» (VII (1), 111).

Анакреон – один из выдающихся древнегреческих лириков, родился и умер в Теосе в Ионии, был приглашен Эаком на остров Самос обучать его сына Поликрата музыке, много путешествовал. С 532 г. до н. э. при властителе Поликрате остался при его дворе, воспевал в поэзии радости жизни, любовь и вино. Умер около 495 г. до н. э. в возрасте около 85 лет. Благодарные теосцы выбили его изображение на монетах и показывали как достопримечательность его гроб (или, возможно, κενοτάφιον). В афинском акрополе Анакреону воздвигли статую в виде опьяневшего певца (возможно, на вилле Боргезе в Риме одна из статуй представляет собой копию с находившейся в Теосе статуи поэта в сидячем положении). Из стихотворений Анакреона, написанных на ионическом диалекте самыми разнообразными размерами, дошли до нас лишь отрывки, которые собрал и издал Т. Берк как «Anacreontis carminum reliquiae» (Лейпциг, 1834) и «Poetae lyrici graeci» (Лейпциг, 1867, т. 3). Ошибочно Анакреону приписали собрание 60 песенок (anacreontea), написанных коротким размером, из которых лишь незначительная часть относится к александрийской эпохе, а остальные принадлежат к римскому и раннему византийскому периодам. Поэзию Анакреона на русский язык в Санкт-Петербурге перевели неизвестный переводчик в 1794 г. и Иван Мартынов в 1801 г. [1617]

К аллегорическому сюжету Эзопа, известному через «Притчи» А. П. Сумарокова (Кн. 1–3, СПб., 1862–1869) и басню «Ворона и лисица» И. А. Крылова, в контаминации с народным выражением «считать ворон» восходит стихотворная фраза Есенина «Считала лисица // Ворон на дереве» (II, 93), поданная в поэме «Страна Негодяев» в ироническом ключе.

Особое пристрастие Есенина к любым проявлениям античности заметны в выборе типографского шрифта. Он говорил издательскому работнику М. П. Мурашеву в начале 1919 г.:

«Давай решим, каким шрифтом будем набирать, – предлагал Сергей. – Я думаю выбрать “антик”».

Видимо, ему это слово нравилось, но шрифт вряд ли был ему знаком. Он вынул из кармана свою книжечку «Преображение» и написал на ней «В набор, “антик”». [1618]

Вопреки мнению М. П. Мурашева, Есенин должен был отчетливо представлять гарнитуру «антик»: ведь он в молодости работал корректором в типографии Сытина! И. С. Рахилло привел рассказ старого наборщика этой типографии о Есенине: «Страсть как любил типографское дело, изучал шрифты, печатные машины, охоч был до хорошей бумаги – все мечтал, когда ему книжку напечатают». [1619]

А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) привел казусный случай книжного знакомства Есенина с врачебным эвфемистическим наименованием болезни, данным по имени римской богини: «Однажды отправился даже в Румянцевку вычитывать признаки страшной хворобы. После того стало еще хуже – чуть что: “Венчик Венеры!”» [1620] Данный пример свидетельствует о том, что не вся применявшаяся поэтом античная образность была семантически положительно окрашенной.

Духи природных стихий

Позаимствованные из древнегреческой и римской мифологии (ощущаемой как общечеловеческое достояние) реалии, ставшие в русском языке фигуральностью, выразительно живописуют современную эпоху; так, Есенин высказывался о «наших родных пенатах» (V, 273 – «Железный Миргород», 1923). Римские пенаты относятся к парным духам: «И пенатов, как ларов, двое: это сидящие с копьями юноши (‘сидение’ – метафора преисподней, и оно имело место в погребальной обрядности: античные люди в быту не сидели, а полулежали). Пенатам выставлялись тарелочки с едой и солонки в связи с хтоническим значением ‘соли’», [1621] – так определяет их первоначальную сущность теоретик античности О. М. Фрейденберг.

Мифологические мотивы у Есенина, родившегося в селе Центральной полосы России, естественно, национальные русские; однако принцип создания пантеона «низших божеств» – стихийных природных духов – тот же, что и в античной мифологии. Учитель Иванов в начале ХХ века собрал в с. Кузьминское Рязанского уезда и губ. (с. Константиново принадлежало Кузьминской волости) и отправил в Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ) сведения «О верованиях» с сообщением: местные крестьяне «утверждают, что в лесах водятся особые духи, которые носят название лесовиков; вода же населена множеством водяных духов и русалок; в полях в ночное время постоянно бродят лешие и щекоталки, а дома населены особым видом духов, которые называются домовыми; и все эти духи, по их понятию, способны вредить человеку и причинять ему зло; большинство несчастий, которые постигают крестьян, они приписывают влиянию этих духов, которые и существуют для того, чтобы вредить человеку». [1622] Аналогично Николай Тверитинов записал в соседнем с. Федякино Рязанского уезда и губ. и послал в ОЛЕАЭ записи о том, что «крестьяне верят, что водяной царь есть и живет в воде; купаться в полдень и в полночь они считают опасным. Воду еще населяют русалки; все девицы, утонувшие в реке, обращаются в русалок; они заманивают людей и щекочут их». [1623] По мотивам народных поверий Есенин создал три стихотворения: «По лесу леший кричит на сову…»; «За рекой горят огни…» со стихом «Плачет леший у сосны» и рефреном «Ой, купало, ой, купало» (условно 1914–1916; IV, 89, 90;); «Русалка под Новый год» (условно 1915; IV, 123) и др.