Последние магнаты. Тайная история - William D. Cohan

Ожидание продолжалось. Наконец, в апреле 1997 года Сэнди Бергер позвонил и предложил ему работу в Париже. Он не мог ничего сказать до тех пор, пока его не утвердили. Но как только он согласился на эту должность, у него появились "очень, очень ужасные" сомнения по поводу ее принятия. "Что это такое? Чем занимается посол?" - задался он вопросом, внезапно вспомнив свое прежнее мнение о том, что послы - это просто прославленные дворецкие.

11 сентября 1997 года Сенат США единогласным голосованием со счетом 97:0 утвердил его в должности тридцатого посла Америки во Франции. Вместе с голосованием Сенат подтвердил то, о чем многие внимательные наблюдатели за деятельностью Lazard догадывались годами: при всем невероятном богатстве и престиже, которые Феликс, Великий Человек, принес себе и своим партнерам за время своего долгого пребывания на посту главного "дождевика" Lazard, из-за своей неуступчивости, неуверенности и властности он, вольно или невольно, помог возглавить медленный упадок и почти разрушение этого некогда великого столпа финансового мира.

 

 

По замыслу Мишеля, вопрос о преемственности в Lazard - то есть о том, кто возглавит фирму после ухода Феликса и Мишеля, - всегда был запутанным и чреватым опасностями. В начале 1990-х годов, когда Феликс становился все менее активным, постоянно возникал вопрос о том, кто может стать его преемником на посту главного специалиста по сделкам в фирме. Дискуссия, как правило, сводилась к поиску нового специалиста по сделкам в Нью-Йорке, поскольку Соединенные Штаты исторически были крупнейшим рынком слияний и поглощений, а нью-йоркское партнерство было самым крупным из трех домов Lazard. Но заменить банкира калибра Феликса не так-то просто. Подобно комете Галлея, банкир с таким потрясающим уровнем производительности, как у Феликса, из года в год появляется нечасто - может быть, даже реже, чем раз в семьдесят шесть лет, особенно в современных условиях Уолл-стрит, когда важна фирма, а не отдельный банкир. Конечно, за несколько лет до появления статьи о Стиве в Vanity Fair Стив часто упоминался как протеже и вероятный преемник Феликса. Однако в годы после выхода статьи подобные разговоры значительно поутихли. На их месте осталось некое смутное представление о том, что группа людей - среди них Стив, Кен Уилсон, Джерри Розенфельд, Айра Харрис - могла бы вместе прийти на смену Феликсу. Эта концепция понравилась некоторым инсайдерам Lazard - и даже Мишелю, - потому что она значительно уменьшала зависимость фирмы от продуктивности какого-то одного человека. Для Мишеля Феликс стал подобен наркотической зависимости. Мишелю нужно было найти способ отучить себя от него.

Этика Lazard всегда предполагала появление великого человека, способного поддержать или возродить компанию. Поэтому, хотя Мишель мог успокоиться, зная, что молодые банкиры, которых он набрал в конце 1980-х - начале 1990-х годов, теперь становятся все более продуктивными, он еще не нашел человека масштаба Феликса, который мог бы заменить его. Хотя Мишель, возможно, и искал нулевой набор, он продолжал свои поиски. В начале 1970-х годов, когда он покидал администрацию Никсона, была предпринята не совсем удачная попытка привлечь Пита Петерсона. Вместо этого Петерсон перешел в Lehman, а позже основал Blackstone Group. Был короткий роман с Брюсом Вассерштейном и Джо Переллой, когда они подумывали о выходе из First Boston в 1988 году. Вместо этого они создали компанию Wasserstein Perella & Co. В 1993 году Мишель снова попытался нанять Переллу, когда тот покидал Wasserstein Perella. Но отношения между Мишелем и Переллой никогда не были хорошими, и поэтому не было ничего удивительного в том, что Перелла оказался в Morgan Stanley. (Перелла отрицает, что он когда-либо рассматривал возможность перехода в Lazard в 1988 или в 1993 году.) Весной 1995 года Мишель попытался заполучить Джона Торнтона, одного из ведущих M&A-банкиров в Goldman Sachs, но Торнтон быстро потерял интерес после того, как Феликс разуверил его в том, что он скоро будет руководить фирмой. В дальнейшем он стал сопрезидентом Goldman.

Но весь этот роман с Великими людьми был затеян с целью найти потенциального преемника Феликса. Оставался еще очень важный вопрос, который редко обсуждался или даже предполагался, - кто станет преемником Мишеля. Мишель и его семья были основными владельцами фирмы. Владельцами также были Pearson PLC, наследники Андре Мейера, французская холдинговая компания, несколько французских партнеров, таких как Антуан Бернхайм и Жан Гийо, и несколько старших партнеров в Нью-Йорке, но, без сомнения, именно Мишель, и практически только Мишель, контролировал фирму. Рабочим партнерам ежегодно платили очень хорошо, но их процентное соотношение означало лишь то, какую часть прибыли до налогообложения Мишель соглашался отдавать им каждый год и из какого дома - Нью-Йорка, Парижа или Лондона, - а не долю в собственности. В конце концов, как любил напоминать всем давний партнер Фрэнк Пиццитола, "Lazard - это не партнерство. Это единоличное владение с причудливым распределением прибыли". Большинство партнеров, включая Феликса, не владели ничем. Поэтому всегда оставался вопрос, кто будет владеть фирмой после смерти Мишеля, как он стал владельцем после смерти Пьера Давида-Вейля, который владел фирмой после смерти Давида Давида-Вейля, который владел фирмой после смерти Александра Вейля. У Мишеля не было естественного наследника, который мог бы вписаться в эту историческую конструкцию, так хорошо служившую всем на протяжении почти 150 лет.

Именно поэтому, когда 1 мая 1992 года в фирму в качестве партнера пришел тридцативосьмилетний зять Мишеля, Эдуард Штерн, одновременно блестящий и безжалостный, в потасканных коридорах усилились спекуляции о том, что Мишель привел лихого Эдуарда, чтобы тот стал его преемником. Но не для того, чтобы стать преемником Феликса, выдающегося специалиста по сделкам, а для того, чтобы сменить самого Короля-Солнце на посту владельца-оператора. Неважно, о чем думал Мишель, приглашая в фирму крайне вспыльчивого Эдуарда, но это решение заставило многих и без того неуверенных в себе партнеров Lazard сильно нервничать - даже по дарвиновским стандартам Lazard репутация Стерна как блестящего и резкого человека привлекла внимание людей - и отправило фирму в десятилетнюю одиссею по решению проблемы преемственности. Дэвид Брауншвиг, до недавнего времени партнер Lazard, рос вместе со Стерном в Париже и был одним из его самых близких друзей. По всей видимости, их объединяла любовь к гонкам на мотоциклах, игре в гольф и преследованию девушек. Уже тогда Брауншвиг мог сказать, что в его друге есть что-то особенное. "Он обладал огромным обаянием", - объяснил Брауншвиг. "Он был почти неотразим. Когда он входил в комнату и начинал говорить, это приковывало внимание