Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

от военных бедствий, бывшего Татьянинского, 16–19 апреля (29 апреля — 2 мая), было подчеркнуто: «Наша Родина находится в стадии коренного своего переустройства на чисто демократических началах… Отныне все отделения Комитета должны были руководствоваться выборным началом для комплектования своих президиумов и принципом демократизации своих учреждений»[1596].

15 (28) мая 1917 года было ликвидировано и Серпуховское уездное отделение Комитета. Будущее же Московского столичного отделения должно было решиться на заседании 2 (15) июня. Некто Н. Б. Чижик настаивал на том, что продолжение деятельности Татьянинского комитета вообще и его отделения в Москве в частности не имеет смысла: «Минусы Татьянинского комитета значительно превышают плюсы его деятельности». Председательствующий Н. И. Гучков, брат лидера октябристов, разглагольствовал, умудряясь одновременно похваливать и поругивать Татьянинский комитет, а в конце речи признался, что о наследующей отделению организации, Городском совещании, в его распоряжении нет никаких сведений, и попросил предоставить хотя бы его адрес. Еще один участник совещания, М. И. Приклонский, своим нескрываемо приспособленческим доводом окончательно превратил обсуждение в абсурд: «Татианинскому Комитету вообще трудно существовать, так как он дискредитирован наименованием, как учреждение Великой Княжны. Цепляться за сохранение Отделения при создавшихся условиях не следует»[1597].

Разговор продолжился неделю спустя. Приклонский с самого начала предложил коллегиально выработать мотивы, вызывающие необходимость ликвидации Московского столичного отделения. И таковые, конечно же, были выработаны. Нашелся, что ответить на это, лишь честный председатель Польского комитета И. В. Эверт, воскликнувший, что Татьянинский комитет сохранил России десятки тысяч здоровых и культурных подданных: «Миллионы рублей, выброшенные, по выражению некоторых теперешних общественных деятелей, Татианинским Комитетом на нужды беженцев, поддержали тысячи бедных детей… Едва ли найдется хоть один представитель какой-либо национальной организации, который решился бы подписаться под постановлением о ликвидации столичного отделения!»[1598] Эверта поблагодарили, внесли в протокол его особое мнение и благодарственную речь о Татьянинском комитете и постановили ликвидировать его Московское столичное отделение с 1 (14) августа 1917 года.

Особое совещание по устройству беженцев официально просуществовало до 23 апреля 1918 года, но его значение постепенно сходило на нет, начиная еще с 1916-го. После упразднения все дела Особого совещания были переданы Центральной коллегии о пленных и беженцах (Центропленбежу, с 20 марта 1920 года — Центроэваку). К тому моменту миллионы переживших Великий Исход возвращались домой.

Последствия и уроки Великого Исхода

Когда в 1914 году в Москву из Царства Польского эвакуировались цирк и любительские театры, это воспринималось горожанами как гастроли[1599]. Совсем скоро всем уже стало не до смеха.

По образному, но меткому выражению видного исследователя этой темы П. М. Поляна, «миллионы беженцев вывели Россию из полусна и дремоты в состояние броуновского движения. Потоками беженцев в той или иной степени была охвачена буквально вся территория страны, а проблемами беженцев — буквально все общество»[1600]. Низводить Великий Исход к одним лишь репрессивным мерам внутренней политики России — превратно и неверно. Он был вызван прежде всего внешними обстоятельствами, угрозой западным окраинам извне. Русская половина всех беженцев следовала в тыловые губернии, спасаясь от войны. Почему же я уделил так много внимания в тексте этническому аспекту беженства? Разве его неуклюжее решение в Российской империи было чем-то из ряда вон для той поры?

Нет, не было. В Третьей республике в самом начале войны оказались интернированы около 32 тысяч некомбатантов — подданных неприятельских держав, а всего — 60 тысяч до 1918 года. Великобритания не шла на подобные меры вплоть до июня 1915-го, но в течение войны ее властями будет депортировано приблизительно 30 тысяч мирных жителей[1601]. В Германии выселение десятков тысяч евреев как «нежелательных элементов» практиковалось задолго до 1914 года[1602]. В литературе можно встретить мнение о едва ли не гуманном отношении к евреям в Австро-Венгрии, однако минимум 41 365 беженцев из их числа, осевших в Богемии, и 18 487 человек, выдворенных из Галиции в Моравию, — это немало[1603]. Причем западные авторы еще далеко не всегда вспоминают о концентрационном лагере Талергоф в Штирии, содержавшиеся в котором пленные русские и евреи подвергались одинаково тяжким истязаниям. Например, по воспоминаниям очевидца, униатский священник угрозами и побоями был принужден везти на тачке еврея, которого позже заставили возить самого священника. Да что там — достаточно вспомнить и одного-единственного немца-фронтовика Великой войны, чей антисемитизм произрос не на пустом месте и пустил побеги не в песок пустыни.

Обоюдная в 1914-м угроза на следующий год нависла главным образом над российскими западными окраинами, ставшими театром военных действий. На театре военных действий военные и были властью — убежденные в невысокой лояльности значительных категорий населения запада империи, изрядно подверженные шпиономании и, наконец, впервые заполучившие почти неограниченное влияние в регионе проживания потенциальных изменников[1604]. Их волей из прифронтовой полосы в российскую глубинку устремились миллионы человек, лишившихся всего, зараженных хаосом и тревогой: евреев, немцев, поляков, латышей, литовцев, эстонцев… Великий Исход в разы ускорил обособление «нетитульных наций» от империи. Их представителям было где и когда насмотреться, натерпеться, попробовать начать жить по-новому, с нуля, рассчитывая на себя и самостоятельно помогая своим.

В самой России существовало множество проблем, ставших для нее в 1914–1917 годах суровыми проверками на прочность. Великий Исход стал одной из них. Вряд ли будет преувеличением сказать, что общественные благотворительные организации делали для беженцев все, что только было в их силах. Но с одной стороны для их руководства оказывалась все более очевидной неспособность власти своевременно реагировать на новый, брошенный беженством вызов. С другой — колоссальный объем опыта, накопленного ВЗС и ВСГ в условиях конкуренции не только с государством, но и тем же Комитетом ее Императорского Высочества великой княжны Татьяны Николаевны, не пропал впустую. Как писал А. Б. Асташов: «Конечно, милосердие нельзя выразить в процентах. <…> Однако в условиях нестабильного социально-экономического и политического положения, в котором Россия пребывала на протяжении войны, успешная деятельность союзов по санитарному обслуживанию нужд армии явилась прологом к активному участию либеральной общественности в самых различных областях жизни страны… Весной же 1915 г. само военное командование обратилось к союзам за помощью в борьбе с быстро распространявшимися инфекционными заболеваниями, в устройстве миллионов беженцев. Таким образом, уже в 1915 г. на основе активизации гуманитарной деятельности Земский и Городской союзы, объединявшие либеральную буржуазию и средние слои города и деревни, стали одной из серьезных общественно-политических сил в предфевральской России»[1605].

Наконец, на низовом уровне радушное поначалу отношение к беженцам со стороны простого обывателя сменилось сдержанным, а затем