Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

на весь год, за исключением одного-двух месяцев[1555]. Однако введение твердых цен вызвало срывы сельскохозяйственных поставок. Для выполнения военных заказов на хлеб местным властям приходилось привлекать даже солдат тыловых гарнизонов. Прибытие беженцев-хлеборобов в губернию должно было исправить ситуацию к лучшему. Едоков и возмутителей спокойствия в вятских деревнях прибавилось, а вот на урожае сколь-либо заметно не сказалось.

Митинг в Вятке, март 1917 года. На фото можно разглядеть красные банты на солдатских шинелях и заздравные лозунги в честь случившейся революции

15 (28) февраля 1917 года в подмосковном Серпухове, о котором рассказывалось ранее, делопроизводитель уездного отделения Комитета ее Императорского Высочества великой княжны Татьяны Николаевны Победоносцев докладывал о необходимости организации рабочей артели беженцев для разработки земель и уборки хлебов у семей лиц, призванных на действительную военную службу. Эта артель должна была работать под руководством агрономов из земских и землеустроительных комиссий, на которых возлагалось составление плана организации и сметных предположений.

Уездное отделение, выслушав Победоносцева, поддержало идею организацию рабочей артели из беженцев на следующих началах:

— артель будет состоять из работоспособных мужчин и женщин от 15-летнего возраста, в числе 20 и более человек;

— машинами артель будет обеспечена с прокатных станций Землеустроительной комиссии и уездного земства;

— общее направление и надзор за работами должны быть поручены агрономам;

— для постоянного руководства работами и ведения учета необходимо пригласить двух практикантов (по 1 на 10 человек) со средним образованием, на оклад по 100 рублей в месяц;

— работы продолжатся 6 месяцев, с 15 (28) апреля по 15 (28) октября 1917 г.;

— в целях более успешного привлечения беженцев на полевые работы, общий заработок каждого члена должен быть выше рыночных цен.

Кроме того, рабочим планировалось выплачивать вознаграждение в зависимости от количества выполненных работ. Квартиру и стол им по возможности должны были предоставлять те лица, у которых будут вестись работы. Им же надлежало обеспечивать артель инвентарем и лошадьми.

Ассигнований на организацию артели уездное отделение намеревалось «справедливо… испросить поровну в размере по 7000 рублей со стороны Комитета Ея Императорского Высочества великой княжны Елизаветы Федоровны по оказанию благотворительной помощи лиц, призванных на войну и Комитета вел[икой] кн[яжны] Татьяны Николаевны»[1556].

Запись в артель было решено производить с 1 (14) по 29 марта (11 апреля) 1917 года, с 10 до 14 часов, кроме праздничных и воскресных дней, в канцелярии отделения, находящейся в помещении Серпуховской Землеустроительной Комиссии, а в уезде — в волостных правлениях. Однако неизвестно, довелось ли артели приступить к работе.

Безработица, безденежье, угроза потерять крышу над головой после всех пережитых лишений оборачивались для беженцев тяжелейшим стрессом, временами толкая на преступление закона. 14 (27) сентября 1915 года в Слуцке Минской губернии неизвестный переселенец совершил кражу и был ранен при попытке задержания городовым. Злоумышленнику на месте оказали медицинскую помощь и, перевязав рану, доставили в земскую больницу[1557].

В Нижнем Новгороде беженцы к весне 1917 года составляли 15 % от общего населения города[1558]. Местное население было крайне отрицательно настроено в отношении нерусских беженцев, усугублявших нехватку продовольствия. В конце июля в городе вспыхнул бунт. Правительственная дружина была обстреляна и вооружившимися беженцами, и черносотенцами[1559]. В итоге, с сентября 1917-го партии беженцев отправлялись из Нижнего Новгорода на баржах от греха подальше — в Вятку, Уфимск и Симбирск.

О трех тысячах евреев в Смоленске я уже упоминал ранее, но туда же в 1915–1916 годах было эвакуировано около 12 тысяч поляков, 2,5 тысячи литовцев и сотни латышей. Немалая их часть осела в городе, пополнив ряды безработных в губернском центре, население которого к 1917-му увеличилось с 75 000 до 85 526 человек. Еще в разгар эвакуационных мероприятий над вывезенными в Смоленск евреями был усилен полицейский надзор. Они открыто обвинялись в ухудшении положения в губернии. Так, в августе 1915 года смоленский губернатор обвинил купца Мелиаха Полонского в спекуляции. В течение года был возбужден ряд иных уголовных дел в отношении евреев, большинство из которых были прекращены из-за отсутствия состава преступления[1560].

В московских судах росло как на дрожжах количество дел, связанных с личными оскорблениями. Накал нервозности среди жителей объяснялся ухудшением условий жизни москвичей, дефицитом продовольствия и топлива, очередями[1561], на тот момент еще бывшими в диковинку. Все это, в свою очередь, было обусловлено пребыванием беженцев в Москве. Тем более удивительной выглядит история общины поляков-беженцев в Калитниковском поселке.

В ней наряду с перечисленными направлениями помощи особое внимание уделялось духовным нуждам беженцев и сохранению ими национальной идентичности. В одном из бараков, наряду с православной церковью, было отведено место для католической часовни. «Среди населения много старых лиц и много женщин, особенно жаждущих духовного утешения. Желательно, чтобы и священник, и церковник были из числа беженцев», — сообщалось в обращении в Польский комитет.

Общее несчастье сблизило русских и польских беженцев. Зачастую они селились вместе, выделить поляков из прочего населения Калитниковского поселка становилось непросто даже для уполномоченных Польского комитета. Аргументы о необходимости «сохранить в чистоте язык предков» расценивались как призывы к обособлению. Выходом из сложившейся ситуации стало открытие школы для детей поляков. По соглашению с представительницами Польского комитета, на должность учительниц в ней были приглашены Елена Тадеушевна Павловская и Софья Станиславовна Мусятович — обе беженки (Павловская из Ломжи, Мусятович — из Лодзи), польки, профессиональные народные учительницы[1562].

На исходе 1916 года администрация Калитниковского поселка решила организовать рождественскую елку для детей-беженцев, как польских, так и русских. Выделенных городской управой средств оказалось недостаточно даже для приобретения детям подарков и угощений. В Польский комитет поступила просьба «принять участие в осуществлении намерения доставить детям хотя какое-нибудь развлечение в наше тяжелое время». Три дня спустя правление комитета ассигновало администрации Калитниковского поселка сумму в размере 500 рублей, выразив пожелание, чтобы эти деньги были потрачены на одежду для детей. В знак признательности за пожертвование члены правления Польского комитета были приглашены на устроенную 25, 26 и 27 декабря (7, 8 и 9 января 1917 г.) общую елку.

Это трогательное событие можно счесть рядовым, незначительным, каким угодно. Но, на мой взгляд, оно свидетельствовало о преодолении инерции Великого Исхода, пусть даже в пределах отдельно взятого поселка. Случилось казавшееся прежде невозможным — увы, на пороге революционных потрясений 1917 года. И главное: взрослых объединила забота о малышах.

«Одинокие с родины»

На заседании Особого совещания от 26 сентября (9 октября) 1915 года товарищ министра внутренних дел Плеве отмечал,