Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

которым мы руководствовались. Россия не могла уклониться от дерзкого вызова своих врагов, она не могла отказаться от лучших заветов своей истории, она не могла перестать быть Великой Россией»[226].

Уже 7 августа 1914 г. при Ставке Верховного главнокомандующего была образована Дипломатическая канцелярия. Она находилась в непосредственном подчинении у начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Н.Н. Янушкевича и служила связующим звеном между ним и Российским МИД. В задачу канцелярии входило осведомление Штаба Верховного главнокомандующего «по всем вопросам круга ведения Министерства иностранных дел, имеющим касательство к ведению войны», а также передача руководству российского МИД «всех сведений, имеющихся в штабе, по вопросам, соприкасающимся с кругом ведения означенного министерства». Кроме того, Дипломатическая канцелярия – по указанию начальника штаба – вела переписку «по вопросам международного права, по вопросам, касающимся иностранных государств и подданных, и вообще по вопросам международного характера, возникающим на театре войны или связанным с деятельностью, задачами или нуждами армии, сносясь для этого с Министерством иностранных дел, а также иными гражданскими и военными учреждениями», в том числе с главами союзных армий и правительств[227].

С началом войны Министерство иностранных дел Российской империи стало также ключевым звеном, объединявшим усилия различных российских министерств в области разведки. Известно, что еще до начала войны разведывательной деятельностью за границей в Российской империи занимались специальные структуры не только самого МИД, но и Министерства внутренних дел. Министерство финансов, а также Министерство торговли и промышленности имели собственную агентуру из числа представителей банков, финансовых и торговых агентов, состоявших при представительствах России за рубежом и занимавшихся сбором разведывательной информации, в основном экономического характера. От духовных миссий Русской православной церкви получал интересующую его информацию и Святейший синод. Однако «все ведомства, ведшие зарубежную разведку, волей-неволей вынуждены были иметь постоянный односторонний контакт с Министерством иностранных дел по поводу отправки того или иного сотрудника за границу для поддержания с ним связи и т. д. Ввиду того что сотрудники всех остальных ведомств за границей официально в порядке общей службы подчинялись послу, они вынуждены были показывать или даже давать копии своих донесений и докладов последнему»[228].

В 1914 г. в российском внешнеполитическом ведомстве была также реорганизована шифровальная служба. Под названием Цифирного отделения она числилась при Первом политическом отделе и канцелярии. Основными задачами отделения были составление новых шифров и снабжение ими центральных подразделений МИДа и российских представительств за рубежом. При отделении состояли также три чиновника, занимавшихся перлюстрацией корреспонденции[229].

С началом мировой войны стратегическое значение ЦВЕ для Российской империи возросло, так как основные битвы, решившие исход войны, происходили именно на «приливно-отливных» землях. Восточный фронт в 1914 г. охватил Восточную Пруссию, Царство Польское и Галицию.

После начала войны континентальные монархии отказались от поддержки статус-кво в регионе и выступили за кардинальную его перекройку, но империи не предполагали предоставления независимости населявшим регион народам. В правящих кругах воюющих государств начались дискуссии о послевоенных геополитических координатах востока Центральной Европы. К тому же ряд российских военных, дипломатов и политиков считали возможным укрепить после войны западные рубежи России путем достижения компромисса с народами буферных земель.

Особую важность приобрел польский вопрос. Это обусловливалось не только тем, что польские этнические территории стали театром военных действий, но еще и тем фактом, что сами поляки находились в составе армий противоборствующих сторон. Так, на стороне Тройственного союза воевали почти 8 млн поляков, а в российской армии под ружьем находились 2 млн представителей польской нации[230].

31 июля 1914 г. военный министр России генерал-адъютант В.А. Сухомлинов представил Николаю II проект воззвания к полякам, выработанный им совместно с министром иностранных дел и начальником Штаба Верховного главнокомандующего. 1 августа 1914 г. Верховный главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич обратился с воззванием к польскому народу: «Поляки! Пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться. Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа ее. Она жила надеждой, что наступит час воскресения польского народа, братского примирения его с Великой Россией. Русские войска несут вам благую весть этого примирения. Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром русского царя. Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении. Одного ждет от вас Россия – такого же уважения к правам тех народностей, с которыми связала вас история. С открытым сердцем, с братски протянутой рукой идет вам навстречу Великая Россия. Она верит, что не заржавел меч, разивший врага при Гринвальде. От берегов Тихого океана до северных морей движутся русские рати. Заря новой жизни занимается для вас. Да воссияет в этой заре знамение Креста – символ страдания и воскресения народов»[231].

Однако воззвание неоднозначно оценили в правительстве и обществе: впоследствии его могли дезавуировать, поскольку оно не было государственным актом. Так, министр внутренних дел Н.А. Маклаков категорично заявлял, что «полякам будет отрадно, если они получат самоуправление, но наша цель – не то, чтобы поляки были довольны, а чтобы далеко не отходили от России»[232]. Председатель Совета Министров И.Л. Горемыкин на заседании 14 августа заявил: «(…) великий князь может говорить, что хочет»[233].

В то же время в российском внешнеполитическом ведомстве считали воззвание великого князя Николая Николаевича о будущем устройстве Польши примером успешной координации усилий МИДа и Ставки Верховного главнокомандующего. Нельзя было не видеть позитивной для России роли призыва Верховного главнокомандующего русской армией к возрождению Польши, свободной в своей вере, языке и самоуправлении. Документ, вышедший из-под пера военных властей не без подсказки российского МИДа, позволял позиционировать польский вопрос как внутреннее дело России, исключая международный аспект проблемы. Именно поэтому уже через год, 1 августа 1915 г., И.Л. Горемыкин, выступая в Государственной думе, подтвердил обещание, данное полякам в воззвании великого князя: предоставить им автономию. Но только после победоносного для России окончания войны[234].

Отрицательно к воззванию великого князя к полякам отнеслись и союзники. Так, президент Франции Р. Пуанкаре охарактеризовал его как «заявление о замаскированной аннексии, относительно которой между Россией и нами не было заключено какого-либо соглашения.»[235]. Тем не менее министр иностранных дел Российской империи С.Д. Сазонов надеялся на дальнейшую успешную реализацию союзнической политики. 14 сентября 1914 г. он приватно изложил британскому послу Дж. Бьюкенену и французскому послу М. Палеологу российское видение трансформации ЦВЕ. Фактически речь шла о неофициальных предложениях России о разделе между союзниками сфер влияния после сокрушения Германии и Австро-Венгрии, а также ликвидации угроз германской гегемонии на Европейском континенте и австрийского доминирования на Балканах. Сазонов представил послам