Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

«инцидент в Львове» (19 мая 1912 г.), когда местные поляки в связи с намерением российских властей выделить земли Холмщины из состава Царства Польского устроили антирусскую демонстрацию, а затем напали на российское консульство. Эта, по словам Гирса, «подлая демонстрация» произвела «самое тягостное впечатление в России» и показала, что Галиция является «опасным местом в наших отношениях с Австро-Венгрией». Переписку Сазонова и Гирса обнародовала 25 мая 1912 г. газета «Новое время», что, по словам министра, было единственным средством успокоить депутатов Государственной думы и уменьшить общее возбуждение. К «бессилию» Вены перед властями Галиции Сазонов отнесся скептически[199].

Накануне 50-летия восстания 1863 г. антироссийские настроения в среде поляков усилились. Газета «Rzeczpospolita» отмечала в декабре 1912 г.: «Австрия с Царством Польским как государство австро-венгро-польское было бы великолепно»[200]. Корреспондент «Нового времени» В.П. Сватковский, являвшийся информатором МИД, писал из Вены в январе 1913 г.: по мнению поляков, они «в случае войны между Австрией (и Германией) с Россией (…) должны встать на сторону Австрии, поддерживая ее стремление завладеть Царством Польским»[201]. В январе 1914 г. в докладной записке Николаю II Сазонов советовал: «(…) австрийцы не скупились в обещаниях полякам, которых убеждали, что будущая война приведет к раскрепощению и объединению этой народности»; удовлетворение желаний поляков в культурно-религиозной сфере послужит «великодержавным задачам России, которые не могут получить должного осуществления в пределах узкого и близорукого национализма»[202].

Впрочем, решающую роль в развитии событий в ЦВЕ в конце XIX – начале XX века играла не монархия Габсбургов, а империя Гогенцоллернов. Непрерывность (die Kontinuität) внешней политики Пруссии и Германии в немалой степени определял «натиск на Восток». Германский генштаб разрабатывал планы превентивной войны против России, хотя рейхсканцлер О. Бисмарк относился к ним скептически, поскольку Россия – «неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами». Он учитывал и отрицательные для Германии последствия войны в связи с польским вопросом, так как превращенное в буферное государство (под германским протекторатом) Царство Польское потребует включения в свой состав населенные поляками земли центральных держав[203]. Накануне своей вынужденной отставки Бисмарк писал: «…я старался никогда не разрушать окончательно мост между нами и Россией»[204]5. Экс-канцлер считал, что польское государство «было бы колом, вбитым в тело Австрии»: русское соседство неудобно, но не так, как польское[205]. Правда, Вильгельм II тоже гарантировал Николаю II безопасность западных рубежей России, обещая блюсти «интересы, общие континентальным нациям»[206]. Но в отношениях Германии и России польский вопрос оставался лишь временным «узлом общности»[207].

В преддверии мировой войны положение России в системе европейских геополитических координат стало меняться: земли центральных держав, примыкавшие к западу Российской империи, постепенно трансформировались в геополитические поля, к которым проявляла интерес Россия. Перекрестными полями Австро-Венгрии были Восточная Галиция и Прикарпатская Русь, а Мемельская область обладала признаками пограничного поля[208]. Гораздо быстрее аналогичные процессы шли на Балканах: не случайно именно там и произошел приведший к началу мировой войны «взрыв». Заметим, что провоцирующую роль в спорах континентальных монархий вокруг «пространства пограничья» играли населяющие его народы, заинтересованные в конфликте великих держав. Дмовский считал неизбежным, в силу географического положения Царства Польского, стремление к его захвату Германией. Лидер Чешской народной партии («реалистов») Т.Г. Масарик писал: «Для нас будет выгодно, если война затянется, ибо мы сможем развить революционную пропаганду»[209].

В ХХ век Россия вступила в сравнительно благоприятной обстановке: после 20 лет мира; на гребне успехов промышленного развития; в момент, когда стал отчетливо проявляться антагонизм между Германией и Англией. Но после русско-японской войны и революции Россия стала проводить политику соглашений и балансирования, выработка которой связана с именем министра иностранных дел А.П. Извольского, а продолжил ее П.А. Столыпин. Однако полученная Россией передышка оказалась значительно короче, чем ожидали творцы этой политики. Столыпину были необходимы 20 лет внутреннего и внешнего покоя. Извольский рассчитывал лет на 1015. Таким образом, Россия вступила в мировую войну недостаточно подготовленной в военном отношении, не завершив модернизации и не добившись внутренней консолидации общества. Это предопределило неудачу внешнеполитических замыслов ее правящих кругов. Серьезным пороком являлось несовершенство внешнеполитического руководства, связанное с общей неэффективностью государственного механизма самодержавия и в конечном счете с отсталостью страны. Особенно плохо обстояло дело с прогнозированием, выработкой курса, последовательностью проведения намеченной линии[210].

2.2. Военно-политические цели России в ЦВЕ в 1914–1917 гг

В преддверии мировой войны изменение политической структуры России вследствие революции 1905–1907 гг. отразилось на развитии ее вооруженных сил. На 1910–1914 гг. пришлись промышленный подъем и хороший урожай, совпавший с ростом цен на сельскохозяйственные товары на мировом рынке. В итоге расходы на армию и флот увеличились на четверть, изменился характер ассигнований[211].

С конца 1907 г. Генштаб начал работу над изменением планов стратегического развертывания. Расписание № 18 предусматривало – «несколько рискованно», по мнению А.М. Зайончковского, – развертывание русских армий в т. н. польском мешке – выдающейся далеко на Запад территории Царства Польского[212]. Цель изменения планов, по словам начальника Генштаба Ф.Ф. Палицына, заключалась в том, чтобы между наступающей германской армией и сосредоточивающейся русской «поставить пространство». Эти положения легли в основу мобилизационного расписания № 19, утвержденного Николаем II 26 июня 1910 г.[213] Военный министр В.А. Сухомлинов назвал еще одну причину изменения дислокации армии: «(…) одновременным наступлением неприятеля из Восточной Пруссии и Галиции в тыл нашей оборонительной линии на Висле всем вооруженным силам нашим на этом выдающемся плацдарме грозит неминуемая катастрофа»[214]. После того как русские войска ушли из стратегического мешка, Германия полностью склонилась к осуществлению «плана Шлиффена», предполагавшего нанесение главного удара по Франции. Реформа Сухомлинова позволяла приблизиться к территориальной системе комплектования войск, что значительно облегчало мобилизацию.

Война, которую в России в 1914 г. назвали Вторая Отечественная, а в 1916 г. – Великая, после 1941 г. получила название Первой мировой. В научной литературе и публицистике сложился широкий диапазон мнений о причинах, характере, итогах и значении Первой мировой войны. Но одно бесспорно: эта война остаётся Первой и Великой благодаря своим историческим последствиям.

Действительно, Великая война кардинально изменила геополитический ландшафт Европы, уничтожив могущественные империи и дав жизнь новым национальным государствам. Война детерминировала многие тенденции мировой политики ХХ века, определив, по сути, дальнейший ход развития человеческой цивилизации; война сыграла огромную роль в судьбе Российского государства, став одновременно и подвигом русского оружия, и национальной катастрофой. Война привела к сильнейшей поляризации сил, предопределила революции 1917 г. и раскол страны.

Россия принадлежала к державам, заинтересованным в сохранении раздела мира, а не в его переделе. Николай II писал 14 (27) июля 1914 г. министру иностранных дел С.Д. Сазонову: «Не попытаться ли нам, сговорившись с