Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

Как же на фоне австро-германских инициатив в ЦВЕ эволюционировала политика России? После отступления русской армии из Галиции и Царства Польского ориентировавшиеся на Антанту польские силы активизировались. Из женевских бесед Сватковского и Дмовского в декабре 1915 г. явствовало, что лидер эндеков считал ошибкой разработку проектов устройства Польши без учета мнения поляков. Дмовский говорил: «.с международной точки зрения его [польский вопрос] надо рассматривать даже не как национальный вопрос, а просто как фактор европейского соотношения сил. Посмотрите на Германию: она ставит вопрос о создании хозяйственного союза не на национальную, а на географическую почву». По мнению же Сватковского, польское «тампонное или буферное государство» между Россией и Германией неприемлемо для Франции и Англии, поскольку у них нет «уверенности, что Россия, перестав быть непосредственной соседкой Германии, будет надежной союзницей Запада в следующей войне». Когда «беседа коснулась германской политики, натравливающей поляков на белорусские и. литовские земли с тем, чтобы поссорить поляков с Россией», Дмовский отметил, что «считал бы вредным для поляков (…) тратить время и силы для борьбы за сохранение исторических позиций, от которых (…) все равно придется отказаться»[250].

В январе 1916 г. царь заменил Горемыкина на Б.В. Штюрмера, который откладывал рассмотрение польского вопроса на послевоенный период, хотя большинство политических партий высказалось за его скорейшее разрешение[251]. Посол в Париже А.П. Извольский в январском письме Сазонову причислял проблему Польши к «наиболее важным для нас вопросам»[252]. Вице-директор канцелярии МИД Н.А. Базили предлагал в феврале высказаться о будущем устройстве Польши в связи с планируемым ее включением в средне-европейский союз и созданием «из польских областей России, Германии и Австрии особого государства»[253]. 22 февраля, выступая в Государственной думе, Сазонов обратил внимание депутатов на расчленение центральными державами Царства Польского и заявил, что «польский вопрос приобретает международный характер»[254]. Объявленный германским рейхсканцлером Т. Бетман-Гольвегом поиск новых путей решения польского вопроса стал поводом для апрельской записки Сазонова, в которой он высказался за «самобытное существование Царства в единении с Россией», указав, что иначе Германия сделает Варшаву «центром политической интриги» против нас. Сазонова поддержали Нератов, Извольский, начальник штаба верховного главнокомандующего М.В. Алексеев, главком Юго-Западного фронта А.А. Брусилов[255].

Николай II во время аудиенции 6 июля 1916 г. графу С. Вёле-польскому благосклонно принял план польской автономии, но предложил представить «проект императрице, добавив, что она умная женщина и он советуется с ней по всем вопросам». Александра Федоровна враждебно отнеслась к предполагаемой автономии Польши, что использовал Штюрмер, и в июле же большинство кабинета министров, к тому времени реакционное, отвергло проект[256]. Данный шаг стал формальным поводом для отставки Сазонова. Главой МИД назначили премьера Штюрмера. Сазонов писал позже: «.наша польская политика обусловливалась. берлинскими влияниями, которые проявлялись под видом бескорыстных родственных советов» царской семье, и узким кругозором большинства военных, смотревших на вопрос с позиции «обороны нашей западной границы»[257].

В августе 1916 г. Николай II разрешил образовать в составе МИД Особый политический отдел, которому поручили изучение вопросов, касающихся славянских народностей, но отдел не подготовил ни одного обобщающего документа. В итоге правительство и МИД не имели целостной программы послевоенного устройства западных рубежей России. В ноябре Николай II уволил Штюрмера с обоих постов, назначив министром иностранных дел Н.Н. Покровского. МИД к тому времени полагал, что приоритетной для России в будущем станет оборона «новых русских областей Галиции», а граница с Германией станет «оплотом мира»[258]. В январе 1917 г. Николай II согласился на создание Особого совещания для разработки государственного устройства Польши и отношения ее к Империи[259]. В феврале в записке по польскому вопросу для внесения в Особое совещание Покровский изложил свое мнение относительно польских границ: без Познани и Кракова Польша «думает о русских западных губерниях (…), присоединение к ней (…) польских земель Пруссии и Австрии» есть средство «обороны нашего западного края». Предполагалось, что в объединенную Польшу войдут губернии Царства, за исключением Холмской, которая «по своим этнографическим и религиозным условиям тесно примыкает к Восточной Галиции»[260]. Ранее, в ноябре 1916 г., поверенный в делах в Берне Н. Бибиков отметил, что существует опасность прецедента: в случае захвата Волыни Германией, оккупационные власти могут объединить восточную часть Холмщины с Западной Волынью и создать «украинский Пьемонт для агитации в Малороссии»[261]. В целом позиция Совета министров эволюционировала в благоприятном для поляков направлении, но Царство Польское было уже оккупировано Германией.

Немаловажную роль в ходе войны играли антантофильские круги Чехии. Первоначально в их среде преобладала прорусская ориентация, представленная партией младочехов, поддержавших, по словам Сватковского, образование «из чешских и словацких земель королевства. под державой государя-императора с полной внутренней автономией, но при единстве армии, дипломатии и таможенной территории»[262]. Русские военные и дипломаты считали необходимым использовать благоприятные для России настроения чешского народа[263]. Но после отступления русской армии из Галиции усилились позиции либералов во главе с Масариком, ориентировавшихся на западные державы и выступавших за полную независимость «будущего чешского государства от России (с присоединением к Чехии словаков и западной половины Угорской земли)». В феврале 1916 г. Нератов даже запретил приезд Масарика в Россию[264]. Масарик позднее писал: «(…) одним из лучших моих политических. решений было то, что я не поставил наше народное дело лишь на одну русскую карту (.), стремился обеспечить нам симпатии всех союзников»[265].

Внимание воюющих коалиций привлек и северо-восток Центральной Европы. После оккупации Германией Варшавы, отметил Сватковский в сентябре 1915 г., тема «Государство-буфер» в немецких газетах «расширилась весьма неприятным для поляков образом. Стали говорить не об одном польском государстве-буфере, а о целой цепи таких буферов, имеющих отделить Германию и Австрию от России. Литва и Малороссия. выдвигаются в первую очередь»[266]. В свою очередь, левоцентристские партии Царства Польского и Галиции обратились в октябре 1915 г. к Бетман-Гольвегу с меморандумом: «Присоединение Гродненской, Виленской и Минской губ[ерний] к Польше (.) содействовало бы естественному распространению польской нации на восток, а это задушило [бы] русофильские течения в Польше, ибо русские не могли бы отказаться от Белой России в пользу поляков»[267]. В январе 1916 г. Сватковский писал: в литовских землях с польским меньшинством «германцы усиленно выдвигают на первый план литовцев, занимая позицию явно антипольскую (.). В белорусских областях (.) политика (.) полонофильская»[268]. Эндеки же стремились отвлечь внимание России на литовские земли в составе Восточной Пруссии. Дмовский говорил в декабре 1915 г. Сватковскому, что, если «устье Немана перейдет в русские руки, торговля всего неманского бассейна направится на Мемель; Кёнигсберг потеряет