Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

Но в его составленных без всяких размусоливаний донесениях сразу бросалась в глаза суть, он умел выделить главное, не отнимая в Москве у работников Центра время на размышления, по какой же теме идет сообщение. Лаконичность Кернкросса экономила время, сложностей с переводом его сообщений не возникало. И это было очень важно. Ведь Джон передал в годы войны тысячи страниц секретнейших бумаг, информаций, некоторые из которых и сегодня имеют гриф секретности и недоступны для исследователей.

По Барковскому, уже в 1941-м, когда немца отогнали от Москвы, за изучение английского доклада по атомной тематике взялась, пусть и с некоторым объяснимым опозданием, только-только зародившаяся советская научно-техническая разведка во главе с будущим Героем России Леонидом Квасниковым. Сообщение пошло на самый-самый верх. Получило подтверждение предсказание некоторых советских ученых о реальности создания противником — немцами — и союзниками англичанами и американцами — атомной бомбы. Информация Кернкросса была подтверждена и источниками в Соединенных Штатах.

Определенную роль сыграли и казавшиеся поначалу непонятными сигналы из захваченных фашистами стран, в частности из Норвегии, где уже тайно велись работы по добыче урана, являющегося одним из важных компонентов в создании грозного оружия.

Не возвеличивая Кернкросса, ибо сделал он это сам и без моей помощи, надо признать: именно добытый им доклад заставил несколько припозднившееся поначалу советское руководство взяться за создание атомной промышленности. Атомная бомба, видевшаяся в начале войны несбыточной фантазией или делом весьма далекого будущего, предстала реальной угрозой. За ее создание надо было браться уже позавчера. И хотя положение на фронте оставалось, несмотря на разгром фашистов под Москвой, тревожнейшим, были предприняты первые шаги для хоть каких-то реальных действий.

И не вина Кернкросса, что истекающая кровью держава задержалась с реализацией атомных проектов. Впоследствии, до самых последних дней работы «Карела» на советскую разведку, добывать материалы для талантливых советских ученых во главе с великим Курчатовым пришлось опять-таки «Кембриджской пятерке». Кернкросс же, пусть и сам не подозревая об этом, первым зазвонил в колокол, точнее ударил в набат, пробудивший даже не от спячки, скорее от незнания, неведения.

Кем же был этот таинственный «пятый» по своей, по британской жизни? Если в библиографии книг, написанных о Киме Филби, насчитывается более 250 постоянно возрастающих наименований, то Кернкросс оставался, или ухитрился остаться, в относительной тени. Может, и к лучшему. Его непростая судьба сложилась все же без таких драматических коллизий, как у Филби, Берджесса и Маклейна. Вероятно, и потому, что был он гораздо незаметнее, не отличался открытостью и друзей имел немного. Замкнутый по натуре, Кернкросс всегда с трудом, в отличие от Филби, входил в новую компанию. Круг его общения был им же сознательно ограничен. Все это не вяжется с привычным обликом агента, источника, разведчика, который просто обязан быстро находить общий язык со всеми. Но Кернкросс и отдаленно не походил на типичного представителя этой древнейшей профессии.

Начнем с того, что он всегда болезненно ощущал свою оторванность от британского истеблишмента, в который столь естественно, еще будучи в животе у маменьки, вошли его коллеги. Сын мелкого торговца из Глазго, родившийся в Шотландии, не мог похвастаться ни славной родословной, ни обширными связями, ни хоть каким-то богатством. Там, где за других играло одно лишь имя, ему приходилось пробиваться стоическим упорством, работоспособностью, прилежанием. Пятый и младший сын в небогатой семье полагался только на себя. Вот к кому стопроцентно относится коронное английское self-made man — человек, сам себя сделавший. Он карабкался по ступеням социальной лестницы с упорством фанатика.

Окончил Гамильтон Акэдеми близ Глазго, где с 1930-го изучал политэкономию и языки. Немецкий освоил легко. Никогда бы Кернкроссу с его происхождением не добиться стипендии, дававшей право на стажировку во французской Сорбонне. Но он учился так, что не заметить юный талант было невозможно, и через два года он уже в Париже, где совершенствует свой французский, берется за изучение классической литературы. Любимым писателем сразу стал Мольер. Так и звучал его первый оперативный псевдоним, присвоенный в советской разведке.

Потом он начнет говорить по-итальянски и по-испански, читать на шведском и даже русском. В 1934-м полиглот пробивается в знаменитый Тринити-колледж в Кембридже. Здесь, ловя на себе кисло-презрительные взгляды родовитых соучеников, Кернкросс штурмует высоты, недоступные (или малодоступные) парню с его простецкими корнями.

Есть определенные основания предполагать, что свои антифашистские взгляды он проявил еще во Франции в 1932-м, сойдясь с местными студентами-коммунистами. Но не более того. Никаких вербовочных подходов к англичанину с их стороны и никакого проявления инициативы работать на Советы с его.

Но левые воззрения, царившие в Тринити-колледже, пришлись ему по душе. Он был даже более радикален, чем его будущие коллеги по «пятерке». Вступление в британскую компартию явилось логическим завершением ненависти к фашизму, пренебрежения фальшивыми британскими устоями. Он презирал лейбористов. Играли под левых, а при первой же необходимости резко меняли взгляды и уходили далеко вправо.

Быть может, взыграло и уязвленное самолюбие. Блестящего студента в Тринити так до конца и не признали своим.

Да он им и не был. Педантичный, кажущийся угрюмым, вызывающе плохо одетый, Джон не слыл скрягой. Но чтобы выжить, приходилось отказываться от столь любимого английским студенчеством pub crawling — ползания по барам. Он сторонился шумных компаний. Берег каждый пенс. В то же время даже несколько свысока смотрящие на Джона сверстники считали его парнем серьезным, обстоятельным, скромным.

И еще, повторюсь, исключительно скрытным. Даже о членстве Кернкросса в компартии догадывались немногие. Как известно, в советской разведке принадлежность к коммунистическим организациям афишировать запрещалось. Настоятельно советовали не светиться, не выражать левых взглядов публично, не ходить на митинги… И Кернкросс, не подозревая об уготованном ему поприще разведчика, делал все правильно, словно по наитию скрывая свои убеждения.

В 1936-м диплом был получен, репутация отличного студента завоевана, а знаниями языков, особенно французского, Джон выгодно отличался от большинства выпускников Тринити. Вообще англичан трудно назвать яркими полиглотами. Зачем учить другие языки, когда важнейший для мирового общения все равно английский? Кернкросс, тараня дорогу наверх, от общепринятого саксонского постулата отказался, что