Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

выбором соглашался на беседу, интервью. Была у него собственная селекция. Но почему? Да потому что невольно мерил коллег по собственной, для иных чересчур высокой, шкале. Разве позволял он себе что-то додумывать и дописывать за собеседника? Или грешил неточными цитатами? Или в погоне за сенсационным высказыванием выдавал собственный наводящий вопрос за изречение собеседника? И как мог, к примеру, перенести премьер Примаков утечку информации из российского Белого дома? Ведь среди представителей СМИ, приглашаемых на брифинги и предупрежденных о том, что обсуждаемые вопросы «не для печати», off the record, всегда находились выплескивающие тихо, доверительно сказанное на страницы газет и на просторы Интернета. И эту практику встреч пришлось прекратить. С такими «коллегами» Примакову было работать трудно. И он, однажды обжегшись на чьей-либо небрежности или недобросовестности, мысленно вычеркивал объект из своих возможных контактов. Сурово? Возможно.

Став писателем, Примаков издал множество книг, превратившихся в бестселлеры.

Уверен, наследие Примакова еще долго будет изучаться и изучаться. Надеюсь, нам предстоит еще немало узнать и о его деятельности журналиста-переговорщика на Ближнем Востоке.

Он многое нам оставил

Примаков ушел в восемьдесят пять. И при всей своей любви к общению, к друзьям, к доброму и остроумному слову в последние годы редко появлялся на публике. Да, болел. Но думать, нет, даже не думать, предполагать, что такая человеческая глыба, такой гениальный интеллект может навсегда от нас, его примером выпестованных, уйти — никогда.

До сих пор люди из СВР с теплотой вспоминают своего Максимовича: спас, не дал внешней разведке сгинуть, погибнуть, как погибло тогда под сносимыми праведными и неправедными руинами многое.

А когда он стал министром иностранных дел, лучше сделалось не ему, а России. Уважаемый поголовно всеми, даже злейшими оппонентами, он аккуратно, без помпы вытягивал державу из той глубокой ямы, куда ее успели затянуть. Тончайший и жесточайший, тактичнейший и бескомпромисснейший, когда дело шло о родине, он успел быстро отыграть и вернуть немало из вроде бы навсегда сданного.

Был назначен премьером. Нет, тут дело не в сказке. И не по законам волшебства именно при премьер-министре Евгении Примакове Россия росла, крепла, набиралась экономической мощи. Он наконец-то решился на то, чего боялись и сильные личности. Прижал олигархов, намекнул о ждущих кое-кого спальных местах, напоминающих нары. Сделать это было необходимо. Смельчак должен был когда-нибудь отыскаться.

И после этого участь его была предрешена. Олигархия затряслась, объединилась. Примаков мог стать президентом, и от этого кое-кого бросало в дрожь. Повторюсь в рассказе, ибо это — исключительно важная часть новейшей истории молодой России. Нашептали через самых-самых Ельцину близких мерзкую ложь.

Олигархия в последний раз одержала победу. Убрала-таки лучшего премьера. Но проиграла, ибо показала себя в нагом уродстве.

Итоги Евгением Максимовичем Примаковым нам оставленного предстоит подвести. А им завещанное — выполнить.

IV. Агенты на вес золота

Родственник короля и сын торговца

Энтони Блант и Джон Кернкросс

Вся «Кембриджская пятерка» героически трудилась на Советский Союз во время войны. О вкладе в победу ее руководителя Кима Филби я рассказал в книге из серии «ЖЗЛ». Конечно, достойна детального повествования и деятельность друзей Кима — Энтони Бланта и Джона Кернкросса, Гая Берджесса и Дональда Маклейна.

Начну с менее известного или более скромного Кернкросса. Он же «Мольер», «Лист», «Карел»… Дипломат, служащий ряда ключевых министерств, где и формировалась настоящая британская политика, а во время войны — сотрудник английских спецслужб. Он и скончался последним из своих друзей в 1995-м.

Нет ничего бесполезнее, чем расставлять членов «Кембриджской пятерки» по номерам и ранжиру, пытаясь придать этому некое значение. Каждый играл и сыграл свою роль независимо от появившегося годы или десятилетия спустя номера. Тем не менее именно Джона Кернкросса называют «пятым». И, по мнению английских исследователей разведки, последним раскрытым разведчиком из кембриджской группы, чье имя вопреки всем обязательствам британского правительства все же выплыло наружу в 1981 году.

О нем и пишется меньше, чем о других четверых, и роль его очерчена не так ясно. Я же приведу здесь высказывания моего доброго советчика Героя России Владимира Барковского. К словосочетанию «Кембриджская пятерка» относился Владимир Борисович с неким сарказмом. Но заходила о ней речь во время наших нескончаемых разговоров, и полковник с особым удовольствием выделял, помимо Кима Филби, еще двоих — Дональда Маклейна и Джона Кернкросса. Как раз они-то отлично сработали по его, по атомной, проблематике.

От Владимира Борисовича я впервые и услышал о подвигах «пятого». Рассказанный Барковским эпизод о невесть откуда свалившемся в разведку засекреченном докладе по атомной проблематике записан мною подробно. И, без сомнения, стоит того, чтобы привести его полностью.

С начала 1940-го по самый конец года Кернкросс оказался в Англии без всякой связи с Центром. В один из наиболее критических моментов новейшей истории в Лондоне, где наряду с Берлином и Москвой решались судьбы мира, практически, да и фактически, не осталось представителей нашей разведки. Все были отозваны в СССР. Волна сталинских чисток, а не бдительность британской контрразведки, вымела их с острова. Требовалось знать,