Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

советского отдела управления внешней контрразведки ЦРУ Олдрича Эймса, столько за девять лет сотрудничества для СССР, России сделавшего и приговоренного к пожизненному заключению, всплывала не раз. Примаков считал его поступки героическими, осознанными, на которые один из крупных сотрудников ЦРУ пошел не только ради денег. Не разделяя этой точки зрения, я как-то высказал собственное мнение. Был выслушан не перебивая, но тут же разбит в пух и прах. Все же каждый из нас остался при своем.

Директор СВР не отвергал идеи обмена. Возвратили же полковника Абеля, отдав американского летчика — шпиона Пауэрса и еще двоих в придачу. Но считал, должно пройти время. Улягутся страсти, придет в Белый дом новый президент. Словом, некая гипотетическая возможность оставалась. А пока Евгений Максимович хвалил за публикации об Эймсе, повторял, не раскрывая подробностей: «Эймс об этих статьях знает. Они его в эти трудные годы поддерживают».

Боюсь, в наши дни обмену не осуществиться. Сколько еще лет тяжеленной тюремной жизни вынесет Эймс, родившийся в мае 1941 года… А у власти в Штатах люди, которым не до обменов.

Золотое перо

Бывших журналистов, как и бывших разведчиков, не существует. Будет неверно, если я, журналист с 1973-го, не выскажусь относительно коллеги. Тем более сидели мы с ним в одном здании на улице Правды, дом 24. Примаков был заместителем редактора международного отдела партийной «Правды», собкором по Ближнему Востоку, чьи статьи уже тогда здорово отличались от строго размеренного правдинского стиля.

Что и кто такой настоящий журналист-востоковед? Это тот, который при выборе куда ехать — в Сирию, Египет или в столицу Франции — без долгих размышлений выбирает совсем не Париж, а Каир. Вот таким и был Примаков.

Мой многолетний коллега по «Российской газете» Всеволод Владимирович Овчинников в свои за девяносто не уставал повторять, что у них, у востоковедов, выше и работоспособность, закаленная изучением труднейшего языка, и преданность делу. И снова это на 100 процентов относится к Евгению Максимовичу, у которого не просто многие годы, а вся жизнь была связана, подчеркиваю, с Арабским Востоком.

Писал я как-то рецензию на небольшую, изданную мизерным тиражом книжицу, в которой наши знаменитые востоковеды рассказывали о лидерах «своего» региона. И чисто по-читательски сразу бросились в глаза две главки, написанные изящным, точным и одновременно довольно категоричным пером Примакова. Как здорово представил он Ясира Арафата. Для меня тот всегда был некой двустволкой. Так, после похищения в его краях группы советских дипломатов, среди которых был и разведчик, высказывал Арафат официальные соболезнования советской внешней разведке, в конце концов наших и освободившей. А по телефону отдавал команды сподвижникам запрятать этих русских подальше, чтобы не нашли. С другой стороны, с какой симпатией, но и неоднозначностью показал в своих записках Примаков сложнейшую фигуру Арафата. В ней тот предстает и другом, и хитрющим переговорщиком, всегда тянущим одеяло на себя, и абсолютно трезвомыслящим человеком, неожиданно умеющим уступить, пойти на компромисс в момент кульминации, когда кажется, что все пути к решению проблемы им же, Ясиром Арафатом, и отрезаны.

Иногда мне виделось, будто Евгений Максимович что-то заимствовал из этого арабского хитросплетения. Перенес и в нашу сначала советскую, а затем и российскую, порой совсем не черноземно-благодатную для таких пересадок почву.

При личной встрече Арафат меня поразил. Игнорируя громкое застолье, не притрагивался, что понятно, к рюмке. Но пришло время палестинскому гостю молвить слово, и он разразился такими анекдотами на хорошем английском, что мало никому не показалось.

Непонятно было только одно: как Примакову удавалось наладить с лидерами арабского мира, тем же Ясиром Арафатом, такие хорошие отношения? Однажды в разговоре с этим изворотливейшим хитрецом услышал я из уст главы Палестины не дифирамбы, а именно стихи в адрес Примакова.

Мне кажется, что отношения СССР, России с арабскими странами и складывались в ту пору легче, понятнее, потому что за нас и для нас их налаживал все тот же Примаков. Журналист «Правды» и академик, писатель и искуснейший дипломат, он и на поприще переговорщика действовал столь умно и умело, что не согласиться с ним выглядело вопиющей глупостью. И оппоненты были вынуждены соглашаться.

Вообще при всей парадоксальности ситуации о закрытой для любопытных глаз деятельности Примакова — директора Службы внешней разведки или Примакова — министра иностранных дел известно и пишется больше, чем о том, с чего он стартовал, о том, откуда берут начало истоки его журналистики.

А ведь начало было стандартным — иновещание. Теперь не с моей, а с точки зрения молодых коллег это направление считается не совсем престижным, уступая место и телевидению, и интернетному блогерству, да много еще чему. Но в середине так удалившихся от нас 1950-х попасть в главную редакцию Главного управления радиовещания на зарубежные страны считалось огромной удачей. Тем более для молодого человека, только закончившего Московский институт востоковедения и его аспирантуру.

А Примаков попал, был приглашен. И поразил всех врожденными способностями. Молодой корреспондент искренне удивлялся: зачем тратить вещательное время и свое собственное, излагая мысль на четырех страницах, когда то же самое, только сжато, кратко, доступно и очень понятно, можно написать, а затем, сэкономив время на труды переводчика, сократить до полутора, ну, хорошо, двух страниц. Он пошел по этому пути сам, немало удивив гораздо более опытных коллег и широко раскрывших глаза редакторов. Нет, не революция, но явное и определенное проявление таланта — никем не выпестованного, а просто в душе и в пере проснувшегося, самородного. Его статьи, зачитываемые носителями труднейшего для восприятия арабского языка, нравились сложной, своеобразной, зашоренной в своих собственных представлениях аудитории