Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

его управлением, мать не решалась оставить его одного – иначе он съедал огромное количество икры, стоившей семьдесят марок за фунт».

У Зигфрида было также много хлопот с Даниэлой, занятой, как обычно, пошивом костюмов. Она занималась этим скрытно и оттягивала показ работы брату до последней репетиции, когда принципиально менять что-либо было уже поздно. Это сильно раздражало Зигфрида, поскольку в зависимости от цветовой гаммы костюмов он подбирал сценическое освещение, которому придавал огромное значение в своей режиссуре. Однако он предпочитал не обострять отношения с семидесятилетней сестрой – у него и так было достаточно поводов для волнений. В труппе знаменитого австрийского балетмейстера Рудольфа фон Лабана, занятой в сцене в гроте Венеры, полиция обнаружила коммуниста, распространявшего антиправительственные листовки, и стала искать в Доме торжественных представлений других экстремистов. С вакханалией в Тангейзере в то время было вообще много хлопот, тем более что в середине июля Зигфрид представил новый постановочный план этой сцены. Поэтому в том, что 18 июля у него случился еще один сердечный приступ, нет ничего удивительного. Однако вскоре он появился на репетиции Заката богов, во время которой упал прямо на сцене. Его доставили в больницу; Винифред постоянно находилась при нем и никого к нему не допускала, больше всего опасаясь его контактов с сестрами. По этому поводу Эмми Крюгер писала: «Винни сторожит его как дракон». Даниэла, которой все же удалось заглянуть в приоткрытую дверь палаты, где лежал ее брат, сообщила, что у него «вялое, изможденное, пепельно-серое лицо, а поблекший взгляд устремлен вдаль». Врачи не верили в возможность благополучного исхода. Между тем репетиции шли своим чередом.

В этой ситуации Винифред верно рассудила, что единственным из детей, кто мог бы доставить умирающему положительные эмоции, была его любимая дочь Фриделинда, и дала ей телеграмму в Англию. В воспоминаниях Фриделинды можно прочесть: «Как-то вечером в конце июля пришла телеграмма на имя мисс Скотт, которая как раз проводила совещание учителей. Я отнесла ее к ней наверх, зная уже, что в этом маленьком желтом конверте кроется моя судьба. В тот вечер она мне ничего не сказала, только была со мной особенно ласкова. И лишь на следующее утро, в субботу, она мне призналась, что отец тяжело болен. В воскресенье она проводила меня в Лондон, где передала с рук на руки дальней родственнице моей матери тетушке Эди – маленькой блеклой старой деве, которую я знала только по ее двукратному посещению Байройта». В Ванфриде Фриделинда узнала, что братья и сестра еще не вернулись с каникул. Пообедав с прибывшими на фестиваль тетушкой Бландиной и ее сыном Манфреди, она поспешила в больницу, где попала в объятия матери: «…она мне рассказала, что произошло. У отца была эмболия (закупорка вен). Фестиваль оказался очень напряженным: было много стычек с одним из дирижеров. После генеральной репетиции Заката богов отец совсем обессилел. Мать вернула меня из Англии, чтобы я была под рукой, если он обо мне спросит. У нее появилась тронувшая меня надежда на то, что ему станет лучше, если он испытает внезапную радость от встречи со мной». Однако состояние Зигфрида было настолько скверным, что Фриделинду к нему так и не пустили.

Фестиваль открылся 22 июля долгожданной премьерой Тангейзера, ставшей триумфом как дирижера Тосканини, так и режиссера Зигфрида Вагнера, которому, однако, уже не было суждено ее увидеть. К концу фестиваля встретившие поначалу в штыки Тосканини оркестранты хотели вынести восхитившего их маэстро на своих плечах.

Поскольку надежды на встречу с отцом не осталось и в больнице ей уже нечего было делать, Фриделинда не находила себе места и слонялась между Домом торжественных представлений и Ванфридом. «Когда четвертого августа я возвратилась около шести часов в Ванфрид, служанка открыла мне дверь, и я увидела, что дом опустел. Глаза у девушки были красными, а краешек фартука увлажнился и смялся, оттого что она все время терла им глаза. „Твой отец умер, – сказала мне она, – тебе нужно пойти к тетушке Еве“. Я тихо закрыла дверь и стала спускаться по подъездному пандусу. Из заднего сада вышли и потерлись о мои ноги Штраубеле и его новый товарищ по играм Штрици, вид у них был совсем жалкий, хвосты поджаты. „Возвращайтесь обратно“, – сказала я им и следила, пока они трусили к садовому домику, где надеялись найти себе утешение». В доме Чемберленов ее встретил невысокий «стройный господин с глубоко посаженными приветливыми глазами и выразительными, тонко очерченными чертами лица». Это был круто изменивший впоследствии ее жизнь и во многом заменивший отца Артуро Тосканини.

* * *

В соответствии с предсмертным распоряжением Зигфрида Вагнера фестиваль прерывать не стали, и он прошел по намеченному плану. Зигфрида хоронили 8 августа – в этот день на фестивале был сделан перерыв. Сразу после смерти Зигфрида городские власти обратились к его вдове с просьбой передать Байройту виллу Ванфрид под музей, взамен же они были готовы предоставить семье другой особняк. После отказа вдовы отцы города не стали брать на себя расходы по похоронам, хотя обязаны были это сделать, поскольку покойный был почетным гражданином Байройта. Тем не менее похороны оказались необычайно пышными и многолюдными. Траурное шествие сопровождалось звоном колоколов и трубными звуками с колокольни городской церкви, в нем принимали участие многие высокопоставленные гости фестиваля, в том числе принц Август Вильгельм. Во время отпевания звучали хоралы Баха. Участники фестиваля, включая таких ведущих солистов, как Лауриц Мельхиор, Фридрих Шорр, Рудольф Бокельман, Гуннар Гроруд и Гарольд Крэвитт, несли гроб на плечах до катафалка, который затем передвигался по городу с эскортом факелоносцев. В шествии участвовали и облаченные в униформы члены ансамбля Росбаха – того самого, который годом раньше был приглашен выступить на юбилее Зигфрида, что было воспринято им как неудачная выходка жены. Вокруг приготовленной могилы было несколько детских могил, и друг покойного Штассен представил себе, что тот будет лежать среди душ кобольдов, всю жизнь волновавших его воображение. В тот же день в Доме торжественных представлений был дан концерт памяти усопшего руководителя, где выступили принимавшие участие в фестивале капельмейстеры: Тосканини дирижировал открывшей вечер Зигфрид-идиллией, Эльмендорф – вступлением к опере Зигфрида Ангел мира и его же интерлюдией «Вера» из оперы Король язычников, а Карл Мук – Траурным маршем из Заката богов.

По издавна заведенному обычаю после завершения фестиваля наиболее почетных посетителей и исполнителей пригласили на совместный ужин, где, по мнению многих гостей, прежде всего старых вагнерианцев из окружения тетушек Даниэлы и Евы, новая хозяйка семейного предприятия