Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

сомневалась, что он сможет чего-либо добиться. С учетом требований, предъявляемых «звездными» солистами, ей было также довольно сложно найти исполнителей на главные партии, о чем она озабоченно писала Эвелин Фальтис в Берлин: «Если я приглашу в качестве второго и третьего Зигмунда другого тенора, то я буду должна предоставить ему как минимум два выступления в Парсифале, и в этом случае им должен стать Гроруд, не правда ли? Но Мельхиор так ненавидит Гроруда, что, боюсь, он откажется выступать, если тот вернется. Да и голос у Гроруда не такой уж красивый. Но кого же пригласить? Нам ведь непременно нужен тенор для замены основных исполнителей в партиях Зигфрида, Зигмунда, Тристана, Парсифаля».

Во время ноябрьских каникул Винифред нашла время съездить с детьми на Боденское озеро, где она и Зигфрид недавно приобрели летний дом, и в Люцерн, где городские власти собирались переоборудовать виллу Трибшен под музей Вагнера. Дом в Нусдорфе Фриделинда называла «восхитительным»: «Он находился на оконечности маленького полуострова. Почти у самых дверей дома начиналась гавань. Уже на протяжении нескольких лет мать с отцом подыскивали себе летний дом… В течение последнего лета… мать настолько подробно обследовала местность на берегу Боденского озера, что уже знала, сколько спален и сколько ванных комнат в каждом из домов». У Фриделинды сохранились воспоминания и о тогдашнем посещении виллы Трибшен: «Власти Люцерна купили ее, чтобы уберечь здание от разрушения, уготованного ему одной промышленной фирмой, и теперь собирались перестроить, дабы придать ей тот же облик, какой она имела при Рихарде Вагнере. Второй этаж был зарезервирован для семьи Вагнер, и в связи с этим городской совет и бургомистр пригласили мать, чтобы обсудить с ней перепланировку. В этом большом старомодном швейцарском доме царило спокойствие, а за кронами окружавших его тополей открывался чудесный вид на озеро. Это помогло мне осознать, насколько глубокой и спокойной была любовь Козимы. Мать по достоинству оценила любезный жест города, но мы сами никогда в Трибшене не жили. Следующей весной туда заблаговременно приехали Даниэла и Ева, которые с тех пор проводили там каждое лето. Мы ничего против этого не имели, поскольку у нас был собственный дом на Боденском озере». На самом деле Фриделинде довелось пожить на этой вилле летом 1939 года, и она стала ее последним пристанищем перед бегством из Германии.

Получив принципиальное согласие Тосканини, Винифред вознамерилась пригласить на фестиваль также Вильгельма Фуртвенглера, чье искусство восхитило ее и Зигфрида во время посещения генеральной репетиции Лоэнгрина в Берлине. По поводу его участия в фестивале у нее не было никаких опасений, тем более что Титьен в своем письме ее успокоил, пообещав объяснить прославленному руководителю Берлинского филармонического оркестра, который был также желанным гостем в Венской опере и на концертах Венского филармонического оркестра, что «Байройт делает ставку не на отдельные личности и их особые пожелания, а полагает, что все исполнители, в первую очередь дирижеры, должны находиться в подчинении у исполняемой музыки». При этом берлинский интендант уверял, что Фуртвенглер – «чудесный большой мальчик, с которым можно делать все, что пойдет на пользу исполняемому произведению». Если Винифред и Титьен серьезно в это верили, то они глубоко заблуждались. По словам Ганса Пфицнера, «…речь идет о „примадоннерихе“, в чьих глубочайших человеческих и музыкальных глубинах кроются не удовлетворенное прессой тщеславие и помешательство на звукозаписях». Прозвище «примадоннерих» можно истолковать как «мужчина-примадонна», и оно довольно точно отражает свойство характера знаменитого дирижера, с которым руководителям фестиваля пришлось немало помучиться. Вдобавок у выглядевшего «большим мальчиком» Фуртвенглера была обладавшая мужским характером и железной деловой хваткой секретарша Берта Гайсмар (Geißmar), с которой им также предстояло вскоре познакомиться.

12 декабря не снимавшая траура Винифред встретилась в берлинской квартире театрального агента Луизы Ройс-Бельче (Reuss-Belce) с Хайнцем Титьеном, чтобы выработать стратегию поведения в отношении Фуртвенглера. При этом она осталась довольна как личностью своего будущего главного помощника, так и результатами переговоров. После того как Титьен вскоре появился в Байройте, с ним познакомились и ее дети. Вот как описывала этого человека в своих мемуарах Фриделинда: «Этот худощавый, темноволосый, низкорослый мужчина в очках с толстыми стеклами был одной из самых угрюмых и поразительных личностей, которые в начале эпохи Третьего рейха боролись за то, чтобы утвердить свои властные позиции. Он никогда не появлялся в обществе и выглядел настолько обыкновенно, что его никто не замечал… По-моему, его деловые способности, в особенности дирижерское дарование, были сильно преувеличены. Ко времени своего появления в Байройте он был генеральным интендантом государственных оперных театров Пруссии, к которым относились в числе прочих Кроль-опера и Берлинская государственная опера. Там у него также были свои кабинеты, и в этих театрах он властвовал безраздельно».

Чтобы скрыть от прессы приглашение Фуртвенглера, первые встречи с ним проходили тайно на квартире Берты Гайсмар. Благодаря посредничеству Титьена и собственным дипломатическим навыкам, выработанным за несколько лет совместной работы с мужем на фестивалях, где ей приходилось общаться с самыми разными исполнителями, Винифред поначалу удалось довольно быстро прийти к соглашению с обладавшим тяжелым характером маэстро, который, согласно воспоминаниям Гайсмар, назвал Байройт «мечтой каждого оперного капельмейстера» и сразу согласился взять на себя Тристана и Изольду. Пораженная реакцией хозяйки байройтского предприятия секретарша впоследствии вспоминала: «Сильная и властная во всем прочем, госпожа Вагнер разразилась тогда слезами облегчения, ведь судьба Байройта лежала у нее на душе тяжелым грузом». Она сразу согласилась на требование Фуртвенглера назначить его музыкальным руководителем фестиваля. Однако успокаиваться было пока рано, так как еще предстояло отговорить Тосканини от исполнения Тристана, предложив ему взамен что-то равноценное. Кроме того, уже через неделю Фуртвенглер внезапно отказался от участия в фестивале «по причинам личного характера», и лишь ценой огромных дополнительных усилий его удалось уговорить продолжить переговоры и посетить Байройт для знакомства с Домом торжественных представлений.

Во время состоявшегося вскоре визита Фуртвенглера и его секретаршу знакомили с архивами Ванфрида, в том числе с рукописями партитур Вагнера, возили на Зеленый холм и устраивали экскурсии по окрестностям. Уже на старости лет Вольфганг Вагнер писал в своих воспоминаниях: «Приземистая фигура госпожи Гайсмар и ее лицо, как у щелкунчика, настолько забавно контрастировали с высокой, стройной фигурой Фуртвенглера, его длинной шеей и характерной по форме головой (из-за чего манера их общения была достаточно оригинальной), что мы, дети, едва сдерживали смех». А наблюдательная секретарша Лизелотте Шмидт в те дни писала своим родителям: «То, что мне представилась возможность познакомиться с этим великим музыкантом, я считаю большой удачей; я испытала великую радость и получила огромное удовольствие. Он очень