Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

простой, естественный, не позер и не страдает высокомерием (которое ему приписывает только отвратительная Гайсмар – уродливая и пронырливая стопроцентная еврейка); очевидно, в Байройте он всем понравится».

После этой встречи Винифред писала Титьену: «Я не могу избавиться от ощущения, что мне пришлось размягчить камень, и мне уже почти удалось получить долгожданное „да“! Если бы не влияние д-ра Г<айсмар>, которая, как мне открыто сказал сам Ф., считает, что он не должен идти на поводу у обстоятельств. Повсюду проклятые бабы!» Согласие Фуртвенглера не было получено и на этот раз. Только после дополнительных переговоров в Берлине в январе 1931 года Титьен получил радостное сообщение: «Я знаю, что счастливым решением проблемы с Фуртвенглером я обязана исключительно Вам – и что глубокое понимание Вами Ваших обязанностей в отношении Байройта позволяет мне на Вас положиться, сохраняя при этом полное спокойствие». Чтобы обидчивый Тосканини не слишком расстраивался из-за того, что Тристана, которым он дирижировал на прошлом фестивале, передали Фуртвенглеру, Винифред поспешила заверить итальянского маэстро, что сейчас он будет исполнять помимо Тангейзера еще и Парсифаля.

* * *

После смерти Зигфрида окружающие стали замечать, что его тринадцатилетний сын Виланд сразу как-то вытянулся, даже похудел, и стал значительно серьезнее. Если в младших классах он, как и вся четверка детей Вагнеров, был типичным сорванцом и девчонки стремглав разбегались, едва его завидев, поскольку ему ничего не стоило запустить в них футбольным мячом или навести ужас своим рычанием, то, повзрослев, старший сын стал самым степенным и рассудительным из всех детей. К тому же явно изменились его отношения с матерью. Оказавшись старшим мужчиной в доме, подросток стал с ней особенно почтителен, даже льстив, дарил ей цветы, называл прекраснейшей в мире женщиной и фотографировал своим первым фотоаппаратом. В этом он разительно отличался от вернувшейся из Англии сестры, на которую по-прежнему было невозможно найти управу ни в лицее для девочек, куда ее отдала с осени мать, ни дома, где дети были переданы в распоряжение гувернантки Лизелотте Шмидт. У самой Винифред, которая постоянно находилась в разъездах или проводила совещания, времени на воспитание детей уже не оставалось.

В какой-то момент ей показалось, что детям необходима твердая мужская рука, и она стала подыскивать воспитателей-мужчин, как вспоминала впоследствии Фриделинда, главным образом из числа обедневших прусских аристократов: «Один претендент пришел к нам на чашку чая и тут же объявил, что это место ему не подходит. Другой продержался в течение долгого мучительного месяца. Это был высокий мужчина с надменной внешностью, носивший сапоги для верховой езды; в качестве домашнего учителя он оказался просто катастрофой. В наших домашних заданиях он разбирался еще хуже нас. Сначала мать пыталась поддерживать его авторитет и с этой целью твердо заявляла, что он прав, даже если он явно ошибался, так что вскоре между нами возникло открытое противостояние. После ухода пруссака мы с облегчением вздохнули. Однако теперь серьезную проблему стала представлять для нас Лизелотте». Действительно, с тех пор как Винифред убедилась, что никто не сможет помочь детям справиться с домашними задания лучше ее секретарши, та приобрела в доме огромную власть. Фриделинда вспоминала: «Она была маленьким, льстивым созданием, сумевшим втереться в доверие к матери, и пыталась нас от нее отдалить. Когда мать уезжала, Лизелотте претендовала на ее место: например, старалась занять за обедом стул матери и оставалась сидеть на нем до тех пор, пока я ее не сгоняла, или же работала за письменным столом матери. А если мать звонила откуда-нибудь по телефону, она сейчас же хватала трубку, а потом просто сообщала нам: „Звонила ваша мать“. Не говоря нам, о чем спрашивала мать, Лизелотте полагала, что таким образом она нас одергивает и призывает к порядку».

Лучше всех умел находить общий язык с гувернанткой Виланд, она была для него даже незаменима, поскольку помогала писать сочинения по литературе. Однако, по мнению Фриделинды, секретарша стала для Ванфрида «стихийным бедствием», поскольку она встала между матерью и детьми – и похоже, что старшая дочь была совершенно права. Лизелотте, что вполне естественно, испытывала к ней стойкую неприязнь, о чем свидетельствует перечень эпитетов, которыми она награждала свою подопечную: «упрямая овца», «мегера», «тварь» и т. п. Она обвиняла Фриделинду в том, что та подстрекает братьев и сестру ко всяким безобразиям, а также в лени и неряшливости. Самое печальное, что Винифред, не вдаваясь в суть дела (на что у нее, собственно, не было времени), всегда вставала на сторону своей помощницы. Поэтому пришедшие в отчаяние дети (возможно, заводилой, как всегда, была Фриделинда) написали доброй знакомой матери Хелене Розенер письмо с просьбой о защите. Хелена приняла их горести близко к сердцу и попеняла в письме своей школьной подруге, что та мало занимается детьми, препоручив их воспитание какой-то интриганке. Мать осталась непреклонной и в ответном письме переложила всю ответственность на детей, которые якобы обращаются со своей воспитательницей как с прислугой. Возможно, в какой-то мере были правы обе стороны, но ни одна из них не желала прийти к компромиссу.

Вольфганг был, пожалуй, самым тихим из детей и проявлял свои буйные качества только в тех случаях, когда вся четверка сходилась вместе и заряжалась энергией бунта от Фриделинды. В первые школьные годы он уделял много времени своему курятнику, и его деловые качества проявлялись только в поддержании хозяйства в образцовом порядке и в получении дохода от торговли яйцами. Он также любил возиться в оборудованной на верхнем этаже Ванфрида мастерской, однако это занятие можно было отнести к категории детских игр, подобно играм в куклы или в кухню, которым предавались в соседней комнате его сестры. Повзрослев, он перенес свои занятия в выделенное ему матерью подвальное помещение и переоборудовал его в довольно приличную мастерскую, где, по его собственным словам, мог «плотничать и столярничать сколько душе угодно». В подвале у него была также «слесарная мастерская с токарным станком и даже маленькая кузница». Там он часами возился со своими друзьями Эмилем и Германом, а когда требовалось выполнить более сложную работу, вызывал кого-нибудь из рабочих Дома торжественных представлений или отправлялся туда сам. У него была также общая с Виландом фотолаборатория, однако в искусстве фотографии его успехи были куда скромнее, чем у старшего брата, ставшего со временем практически профессиональным фотографом.

Еще в младших классах Фриделинда подружилась на занятиях физкультурой, которые проходили раздельно у мальчиков и девочек, со своей ровесницей Гертрудой, дочерью известного в Байройте школьного преподавателя и члена НСДАП Адольфа Райсингера. Ее дядя был архитектором, работавшим после прихода