Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

был поражен: «Как смог этот человек встать во главе своих людей и сторонников! И как он увлекает вслед за собой тех, кто лишь недавно к ним примкнул!»

На следующий день гости съезда приняли участие в митинге Союза борьбы за немецкую культуру, где с докладами выступили председатель Союза Альфред Розенберг и снова Гитлер. Затем состоялось четырехчасовое шествие, в котором наряду с немецкими нацистами участвовали посланцы Австрии и Судетской области Чехословакии. Лизелотте с восторгом писала родителям: «Неописуемое, необычайное воодушевление – к тому же страшная жара. Санитарам пришлось основательно поработать, а через три часа наша Эмма упала без сил на руки какого-то штурмовика».

Но далеко не все восторгались царившей в Нюрнберге эйфорией. Демократическая пресса писала о происходивших там погромах и с возмущением констатировала: «Носители свастики вели себя в Нюрнберге как войско организованных террористов, для которого никаких законов не существует». Убедившись, что сборища НСДАП вызывают огромное воодушевление местного населения, нацисты отныне проводили все свои съезды только в Нюрнберге. При этом, учитывая время проведения Байройтских фестивалей, Гитлер впоследствии перенес свои мероприятия на последние дни августа.

В сентябре Вагнеры еще раз отправились на автомобиле в Швейцарию. В Базеле они обсуждали со своим тамошним добрым знакомым Адольфом Цинстагом принятое властями Люцерна по его инициативе решение устроить музей на вилле Трибшен, где Рихард и Козима Вагнер жили с 1866 по 1872 год. Цинстаг обещал отцам города полную поддержку семьи Вагнер. На обратном пути из Швейцарии они проезжали через Шварцвальд и перед возвращением домой завернули в Мюнхен. Там Зигфрида ждала неприятная встреча. В фойе гостиницы «Палас» он обнаружил сидящего в кресле Гитлера. Не зная, как себя вести, он поспешил в свой номер, тем самым, по-видимому, еще больше ухудшив и без того не слишком благоприятное мнение о себе друга жены.

В начале октября Зигфрид и Винифред съездили сначала в Дрезден, а потом в Берлин. В столице они посетили генеральную репетицию Лоэнгрина в Берлинской государственной опере, и этот спектакль произвел на руководителя Байройтских фестивалей неизгладимое впечатление. Если авангардная постановка Голландца в Кроль-опере явно вызвала у него раздражение, то умеренный модерн выступившего в своем театре в качестве постановщика Хайнца Титьена и сценографа Эмиля Преториуса так пришлись ему по душе, что он предложил Винифред в случае необходимости сделать Титьена художественным руководителем фестиваля. Это решение было тем более мудрым, что тот мог быть весьма полезен Байройту и в деле обеспечения его лучшими музыкантами и певцами из возглавляемых им прусских оперных театров.

Зигфрид был восхищен и искусством дирижировавшего постановкой Фуртвенглера, которого он также хотел бы заполучить для фестивалей. Проблема заключалась в том, что еще в начале года он договорился о приглашении на фестиваль 1930 года Тосканини, который, в свою очередь, пригласил Зигфрида в миланский театр Ла Скала в качестве режиссера и дирижера Кольца нибелунга. А о сложных взаимоотношениях двух великих капельмейстеров Зигфриду было хорошо известно.

По возвращении он написал для газеты Frankfurter Nachrichten статью, посвященную семидесятилетию Карла Мука. Она интересна тем, что в ней изложены принципы, которыми, по мнению автора, должны руководствоваться байройтские дирижеры: «К сожалению, число дирижеров, представляющих школу моего отца, очень невелико. Ганса фон Бюлова, Клиндворта, Рихтера, Мотля, Никиша и других уже нет в живых! С некоторым презрением принято сегодня произносить слово „традиция“. Разумеется, иногда говорящие имеют на это право, потому что под традицией порой подразумевают не что иное, как халтуру!.. Всем молодым музыкантам, готовящимся к карьере дирижера, – я имею в виду только тех, кто приступает к произведениям Мастера с благоговением, а не тех, кто все знает наперед лучше других, – я настоятельно рекомендую посещать репетиции Карла Мука!» Знаменательно, что в числе дирижеров, представляющих школу его отца, он не упоминает Германа Леви. Вдобавок намеченных Зигфридом для выступления на последующих фестивалях Тосканини и Фуртвенглера вообще трудно отнести к вагнеровской школе, поскольку в эпоху Мастера господствовал совершенно иной подход к искусству дирижирования, и если бы его последователи продолжали придерживаться тогдашней байройтской традиции, музыкальный уровень фестивалей мог бы безнадежно устареть.

* * *

Бунтарскую натуру Фриделинды не смогли исправить ни пребывание в «каникулярной колонии», ни совместный отдых с родителями. С началом учебного года она продолжила делать все наперекор требованиям учителей, в чем признавалась в своих воспоминаниях: «В том году появилась новая неприятность – латынь! Когда учитель стал задавать на дом выучить наизусть две-три страницы неправильных латинских глаголов, я объявила забастовку и занималась исключительно изобретением разных выходок, чтобы позлить моих учителей. Вскоре в моих проказах стали принимать участие почти все одноклассники: мальчишки мне помогали, а девчонки – предавали. Директор грозился выгнать меня из школы. Мать… предложила (не была ли это идея отца?) послать меня на год учить язык в какую-нибудь школу в Англии, чтобы я потом могла успевать в лицее». На самом деле Фриделинду просто исключили из школы, и совершенствование языковых навыков за границей было отличным предлогом для того, чтобы избежать лишних хлопот при устройстве в другую школу со столь скверной характеристикой. Винифред возлагала большие надежды на вернувшуюся в Англию бывшую преподавательницу из Тегелер-лицея в Эберсвальде, с которой она когда-то обменялась оплеухами, после чего у них сложились необычайно дружеские отношения. Теперь та возглавляла школу в городке Бриджхаус графства Йоркшир. В Англию Фриделинда отправилась с родителями, приурочившими эту поездку к гастролям Зигфрида, которому по-прежнему приходилось много выступать как в Германии, так и за границей.

Будучи в январе в Берлине, Зигфрид, к удивлению многих знакомых, посетил театр-варьете Скала на Лютерштрассе. По-видимому, побывав в начале года на представлении Голландца в Кроль-опере, Зигфрид решил поглубже погрузиться в культурную жизнь столицы и заодно познакомиться с новыми тенденциями в театральной жизни страны, связанными, в частности, с проникновением на оперную сцену джаза, вызвавшего его резкое неприятие. Между тем уже два года по всей стране с огромным успехом шла прославлявшая джаз опера Эрнста Крженека Джонни наигрывает; вдобавок ожидалась еще одна сенсация – премьера зонг-оперы Курта Вайля и Бертольта Брехта Возвышение и падение города Махагони в Лейпциге. Помимо развлечений и встреч с нужными людьми Зигфрид решил также поближе познакомиться и позаниматься с выступавшим в Берлинской государственной опере американским басом Гарольдом Крэвиттом (Kravitt), которому предстояло выступить на следующем фестивале в партиях Титуреля, Фафнера и Хагена. Судя по тому, что этому еврею были поручены басовые партии в Кольце и Парсифале, его искусство в самом деле произвело на руководителя фестиваля сильное впечатление, однако после смерти Зигфрида Крэвитта сменил его арийский