Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

— Эй, — мягко произнес он ей в ухо. — Я, может быть, дурак, но я люблю тебя.

Она вздохнула, скользнув по его грудной клетке своими грудями, теплыми даже сквозь ткань рубашки и платья. Они были наполнены молоком, но еще не разбухли.

— Да, ты дурак — сказала она, — но я тоже люблю тебя. И я рада, что ты дома.

Он засмеялся и отступил. Над окном была прикреплена ветвь можжевельника с сине-зелеными ягодами. Он оторвал от нее веточку, поцеловал и вставил в вырез ее платья, как знак примирения и извинения.

— Счастливого рождества. А теперь, что насчет гусей?

Она с легкой улыбкой положила ладонь на веточку, потом улыбка ее исчезла.

— О, ну, это не важно. Просто…

Он, проследив ее взгляд, обернулся и увидел листок бумаги на умывальнике.

Это был рисунок, сделанный древесным углем: на фоне бурного неба дикие гуси боролись с ветром над согнутыми непогодой деревьями. Рисунок был замечательный и порождал в сердце то же самое чувство, которое он ощущал, когда слушал крики гусей — полурадость, полугрусть.

— Счастливого рождества, — сказала Брианна мягко сзади него. Она подошла и стояла рядом, обняв его руку.

— Спасибо. Это… Боже, Бри, ты прелесть.

Конечно, она прелесть. Он нагнулся и глубоко поцеловал ее, стремясь избавиться от чувства тоски, навеваемой рисунком.

— Погляди на другой, — она немного отстранилась от него, не отпуская его руки, и кивнула на умывальник.

Он не понял, что рисунков была два. Второй рисунок стоял позади первого.

Он был великолепен, великолепен настолько, что кровь в его сердце застыла. Он был также нарисован древесным углем, в тех же черно-бело-серых тонах. В первом рисунке она показала бурное небо и выразила стремление и смелость, борьбу и надежду среди пустоты воздуха и шторма. Во втором она показала неподвижность.

Это был мертвый гусь, подвешенный за ноги, с распростертыми крыльями. Шея вытянута, и клюв открыт, словно и в смерти он стремился в полет и звал своих товарищей. Линии тела были изящны, перья, клюв и пустые глаза тщательно прорисованы. Он никогда в жизни не видел ничего красивее и безрадостнее.

— Я нарисовала его вчера ночью, — сказала она тихо. — Все спали, а я не могла.

Она взяла подсвечник со свечой и беспокойно бродила по переполненному дому, потом, несмотря на холод, вышла наружу в поисках уединения — если не спокойствия — в холодной темноте двора. В коптильне она увидела висящих гусей, освещенных светом тлеющих угольков; ее поразила их красота с их ясным черно-белым оперением на фоне закопченной стены.

— Я пошла и убедилась, что Джемми крепко спит, потом принесла мой этюдник вниз и рисовала, пока мои пальцы не занемели от холода так, что не смогли держать уголь. Это лучший рисунок из всех, — она кивнула на картину, думая о чем-то своем.

Впервые он увидел голубые тени на ее лице и вообразил ее совершенно одну поздно ночью, рисующую мертвых гусей при свечах. Он потянулся обнять ее, но она отвернулась, направившись к окну.

Теплая погода кончилась, сменившись ледяным ветром, который лишил деревья остатков листьев, а срываемые им желуди и каштаны стучали по крыше, словно картечь. Он последовал за ней и, потянувшись мимо ее плеча, закрыл ставни, оставляя пронизывающий ветер снаружи.

— Па рассказывал мне истории, когда я была… когда я ждала Джемми. Я не особо обращала внимания, — уголок ее рта дернулся, — но кое-что запомнила.

Она повернулась к нему, прислонившись к ставням и схватившись руками за подоконник за спиной.

— Он говорил, что когда охотник убивает серого гуся, он должен подождать над его телом, потому что серые гуси образуют пару на всю жизнь, и если вы убьете одного, другой будет оплакивать его до смерти. Нужно подождать немного, и когда появится вторая половина, убить его тоже.

Ее глаза были темны, но огонь от свечи вспыхивал синими искрами в их глубине.

— Я думаю, это так со всеми гусями? Не только с серыми? — она кивнула на рисунок.

Он дотронулся до нее и кашлянул. Ему хотелось успокоить ее, но не ценой простой лжи.

— Возможно. Я не знаю наверняка. Ты беспокоишься о парах гусей, которых застрелила?

Мягкие бледные губы сжались, потом расслабились.

— Не беспокоюсь. Только… я не могла не думать об этом. О них, летящих в одиночестве. Тебя не было, и я не могла не думать… то есть я знала, что ты в порядке, но в следующий раз все может пройти не так хорошо. В общем, не обращай внимания. Это так глупо с моей стороны.

Она двинулась мимо него, но он обнял ее и крепко прижал к себе, так чтобы она не могла видеть его лица.

Он знал, что он абсолютно не нужен ей в повседневной жизни — ни для того, чтобы косить сено, пахать землю или охотиться. Если нужно, она все могла сделать сама или найти другого человека. И все же… эта история с дикими гусями показала, что она нуждается в нем, и она оплакивала бы его потерю. Возможно всю жизнь. В его теперешнем настроении это знание показалось ему самым большим подарком.

— Гуси, — произнес он приглушенным голосом, уткнувшись в ее волосы. — Наши соседи держали гусей, когда я был маленьким. Большие белые ублюдки. Их было шестеро в банде, и они терроризировали всех собак и весь народ в округе.

— И тебя тоже? — ее дыхание щекотало кожу на его ключице.

— О, да. Все время. Когда мы играли на улице, они набрасывались на нас с гоготом, клевали и били крыльями. Когда мне хотелось выйти поиграть с товарищами в сад, миссис Грэхем приходилось прогонять гусей в их двор метлой.

— Однажды утром, когда приехал молочник, они набросились на него и напугали своим шумом и криком его лошадь, она рванула и растоптала двоих гусей в лепешку. Это было такое событие для всех детей на нашей улице.

Она рассмеялась ему в плечо, немного потрясенно, но весело.

— Что произошло потом?

— Миссис Грэхем подобрала их, ощипала, и у нас всю неделю был пирог с гусятиной, — легко сказал он, потом выпрямился и улыбнулся ей. Она подняла голову и улыбнулась ему в ответ. — Это все, что я знаю о гусях. Они злые ублюдки, но у них вкусное мясо.

Он повернулся и подобрал грязное пальто с пола.

— Ну, ладно. Давай я помогу твоему па с хозяйственными работами, а потом я хочу посмотреть, как ты научила моего сына ползать.

Глава 34

Талисман

Я коснулась кончиком пальца белой мерцающей поверхности, потом потерла пальцы, пробуя консистенцию.

— Ничего нет на свете жирнее, чем гусиный жир, — сказала я с одобрением, вытерла пальцы о передник и взяла большую ложку.