Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

оценил ее в письме к М. К. 5 сентября 1952 г. И. С. Зильберштейн (61–37; 55). Откликнулся и саратовский историк И. В. Порох[21], вступивший в переписку с М. К. в середине 1952 г.:

Пусть Марич и подобные им пишут, что угодно, – писал он 26 сентября, – Вы внесли в декабристскую литературу такой вклад, который не померкнет от поклепов и наветов. <…> Не огорчайтесь и не принимайте близко к сердцу незаслуженные упреки (69–6; 9–9 об.).

Резче всех высказался Ю. Г. Оксман 5 октября 1950 г.:

От Пороха слышал о возмутительной рецензии г-жи Блядич[22] на ваших Бестужевых. Сам еще не смотрел «Нов<ого> Мира», но эту старую бандершу как отвратительную завистницу и злопыхательницу помню еще по 30<‑м> годам. Она ведь была одной из участниц похода старых жаб на Юрия Николаевича[23], но тогда это было только смешно. Она считает, вероятно, что в Вашем лице она сводит счеты со всей декабристской наукой[24].

Оксман советовал «не думать об этом», однако его совет вряд ли мог пригодиться. Любой критический отзыв М. К. воспринимал в контексте своей индивидуальной ситуации, а потому болезненно переживал этот выпад, тем более со страниц известного московского журнала. 12 сентября 1952 г. он сообщал М. А. Сергееву:

…в последней (9-ой) книжке «Нового Мира» помещена рецензия на моих «Бестужевых» <…>. Принадлежит она автору бездарного, пресного и пошловатого романа о декабристах – г-же Марич. Можете по этому судить, как она (рецензия) обстоятельна и умна. Правда, там говорится о полезности данного издания, о большой осведомленности автора и т. д., но вместе с тем, не раскрыв абсолютно (да это было бы ей и не под силу) подлинного значения моего редакторского и исследовательского труда, рецензентка упрекает меня в том, что я не показал… патриотичности подвига декабристов и будто бы объясняю декабристское движение западными влияниями.

Вы читали мою работу, Вы ясно видите, какая это чушь, но ведь это не просто глупость, а определенная подлость.

Делается же это, как всегда в таких случаях, с помощью подтасованных цитат, передержек и пр. Боюсь наскучить Вам, но не могу удержаться от двух-трех примеров <…>. Говорят, что она очень глупа. Мне от этого не легче, читатели имеют дело не с нею, а с журналом, к которому привыкли относиться с доверием и уважением. И к тому же, глупа-то глупа, однако знает, в какую сторону нужно свою глупость нагибать.

Что делать, как бороться?[25]

Упреки в искажении гражданского облика декабристов и тем более – в «западном влиянии» были по-прежнему небезопасны, и М. К. имел основания полагать, что новомирская рецензия отразится на его статусе. «Рецензия мадам Марич причинила мне, конечно, немало горьких минут», – признавался он Оксману[26].

Однако дело повернулось неожиданным образом. Осенью 1952 г., будучи в Москве, М. К. посетил редакцию «Нового мира» (этому предшествовал разговор Н. К. Гудзия с А. К. Тарасенковым, заместителем главного редактора). В том же письме к Оксману М. К. сообщает:

Редактор успел за это время ознакомиться с моей статьей (к<ото>рую он в то время не читал)[27] и выразил мне «глубокое сожаление» по поводу «несомненно ошибочной» рецензии. Одновременно он дал распоряжение написать Марич письмо от редакции с осуждением ее метода. Но «опровержение» напечатать, конечно, отказался, предложив мне взамен этого выступить в ближайшее время в их журнале с какой-либо рецензией. Это будет – сказал он – как бы заявлением редакции, свидетельствующим об ее отношении к Вам (т. е. ко мне). – Ну что делать?[28]

М. К. согласился на предложение редакции и, желая продолжать декабристскую тему, написал рецензию на «Записки» декабриста И. Д. Якушкина, изданные вслед за «Бестужевыми» в тех же «Литературных памятниках»[29]. Эта книга, подготовленная С. Я. Штрайхом, не могла не заинтересовать М. К. – ведь еще в дни столетнего юбилея он сочувственно откликнулся на очередное издание «Записок» (М., 1925), подчеркнув в своей рецензии такие черты Якушкина, как «стойкость и непреклонность в убеждениях», а в его «Записках» – «сдержанность» и «искренность»[30]. Автор «Записок» явно вызывал у М. К. симпатию.

В конце декабря 1952 г., завершив рецензию, М. К. познакомил с ней Оксмана. В сопроводительном письме от 24 декабря он самокритично отметил ее слабые стороны и указал сокращения, которые вынужден был сделать по требованию редакции. Но и в таком виде рецензия М. К. вызвала у Оксмана восторженный отклик:

Замечательно написано – я давно не читал ничего серьезного, написанного с таким литературным блеском. Это не рецензия, а материал для поучения молодых историков и литературоведов – каждое лыко в строку, каждое слово на весу, умно, тонко, «бездна пространства»[31] за каждым положением, брошенным с предельным лаконизмом. Я бы на месте редакции «Нов<ого> Мира» после получения такой конфетки умолил бы вас хоть четыре рецензии в год давать на новинки сезона! В самом деле, я в полном восторге! <…> Вы же настоящий литератор, именно литератор, а не только ученый. Итак, поздравляю с новой удачей![32]

Рецензия в «Новом мире»[33] обратила на себя внимание. «Эта рецензия, говоря высоким штилем, нужна была не нам, а российской словесности!» – продолжал радоваться Оксман[34]. В мае или июне 1953 г. рецензия обсуждалась в Секции публикации документов Института истории Академии наук и была признана «вполне правильной и актуальной»[35]. Правда, многое осталось недоговоренным: в печатном тексте М. К. не мог позволить себе высказаться в полный голос; отдельные пассажи были сняты самим рецензентом. Зато в его переписке с Оксманом 1950–1953 гг. содержится немало дополнительных суждений о Штрайхе-декабристоведе (увы, далеко не лестных).

В конце 1952 г., завершая работу над рецензией для «Нового мира» и задумываясь о дальнейшем, М. К. писал Оксману:

Этой рецензией, вероятно, надолго окончится мой новый роман с декабристами. И очень, очень скорблю об этом. Я сейчас так прочно вошел в эту тему, так вжился в этот мир, что мне ни о чем другом и думать не хочется[36].

Однако «новый роман», начавшийся в 1950 г., вскоре возобновится и продолжится до самого конца жизни М. К. Этот период неразрывно связан с редакцией «Литературного наследства» и И. С. Зильберштейном.

Еще в конце 1950 г. И. С. Зильберштейн приглашал М. К. принять участие в задуманном редакцией «Литературного наследства» сборном томе, который,