Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

деятельности А. И. Якубовича»), написанной, по мнению Е. В. Войналович и М. А. Кармазинской, летом 1951 г. как «попутный результат» работы над «Воспоминаниями Бестужевых»[69]. Предположение комментаторов подтверждается словами М. К. в письме к Оксману: «…не будь этой предварительной „бестужевской“ подготовки, я бы не смог сделать ни Раевского, ни Якубовича…»[70]

Статья представляла собой реконструкцию письма Якубовича к А. А. Бестужеву, сохранившегося в виде трех листков; два из них находились в Отделе рукописей Публичной библиотеки, один – в Бестужевском архиве. Соединив отдельные части одного письма, М. К. восстановил таким образом его полный текст и окончательно подтвердил авторство Якубовича в «Северной пчеле» 1825 г. (статья «Отрывки о Кавказе», подписанная А. Я.)[71].

4 августа 1951 г. М. К. в письме к Оксману, как бы оправдываясь, уточнил, что заметка о Якубовиче была выполнена «слишком поспешно»[72]. Тем не менее и Зильберштейн, и Оксман высоко оценили «заметку». «Присланная Вами статья о Якубовиче, – писал Зильберштейн 31 июля, – будет на редкость в нашем томе на месте. Статья эта Ваша – блестящая работа! Удивительно, как Вам удалось найти разрозненные листочки одного и того же письма Якубовича в Пушкинском Доме и в бумагах Шильдера[73]» (61–37; 20 об.)[74].

Слова «в нашем томе» означали в тот момент уже не сборный том (его решено было ограничить Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем), а следующий – целиком декабристский. О том, что этот том «санкционирован», Зильберштейн известил М. К. в том же письме:

Дней 10 назад я пришел к твердому решению о необходимости в сборный том дать лишь Пушкина, Лермонтова и Гоголя, одновременно начав подготовку большого спец<иального> тома «Декабристы-литераторы» (61–37; 20).

Итак, к осени 1951 г. М. К. выполнил для декабристского тома «Литературного наследства» две работы: «Воспоминания о Раевском» и «О литературной деятельности А. И. Якубовича». Одобренные редакцией, они войдут во второй декабристский том, появившийся уже после смерти М. К.[75]

Летом 1951 г. М. К. отдыхал в Сиверской. Отправив в Москву работы о Раевском и Якубовиче, М. К. признавался в письме к В. Ю. Крупянской от 30 июля:

Я сейчас так врос в декабристскую колею, что не хочется даже перестраиваться на другой лад. Куча новых замыслов, – но не знаю, как реализовать.

Если бы можно было жить, не связав себя какими-либо срочными обязательствами, я стал бы писать книгу о декабристах; то есть не вообще, конечно, о них – а на определенную узкую и вместе с тем весьма широкую тему. Но, видимо, и этому замыслу суждено остаться среди «незавершенных мечтаний».

А через несколько дней, получив письмо Оксмана от 28 июля 1951 г., М. К. узнает о принятом в «Литературном наследстве» решении. «Сейчас уже решено делать специальный декабристский том, изъяв его из пушкинско-лермонтовского, – писал Юлиан Григорьевич. – Это изменяет все планы и сроки. Можете готовить еще как<ую>-ниб<удь> хорошую статью или обзор»[76]. Вслед за тем поступило и письмо Зильберштейна от 31 июля, которое завершалось призывом: «Итак, дорогой Марк Константинович, давайте впрягаться в большую интересную работу» (61–37; 21). Этот призыв как нельзя лучше отвечал настроению самого М. К., которого привлекал в декабристоведении именно литературный аспект. Оценив свои силы и возможности, М. К. возвращается к идее обзорной статьи о декабристах, чьи литературные тексты, существование которых не вызывает сомнений, оказались – по тем или иным причинам – утраченными. Такая работа более чем удачно вписывалась в том «Литературного наследства» под названием «Декабристы-литераторы».

Обдумав свое предложение, М. К. написал Зильберштейну. «Все, что Вы предлагаете, очень интересно, – откликнулся Илья Самойлович 13 августа, – в частности, обзор утраченных поэтических и прозаических произведений декабристов. Но чтобы он был „малюсенький“, – я сомневаюсь» (61–37; 22).

М. К. надеялся приступить к обзору сразу же по возвращении из Сиверской в город. Однако слухи о возможных переменах в «Литературном наследстве» заставляют его проявить осторожность. В письме от 4 сентября 1951 г. он делится своими сомнениями с Оксманом: «Как будто, возможно изменение состава редакции и такое изменение, при котором я не могу быть уверен в том, что мои статьи и публикации сохранятся, как бы они ни были объективно хороши и актуальны по своему научному значению»[77].

Обескуражила М. К. и появившаяся в сентябре погромная рецензия на три тома «Литературного наследства», посвященные Белинскому[78]. Ее автор, Н. М. Онуфриев, в особенности ополчился на статью М. К. «Белинский и русская народная поэзия» (1948)[79]. «Высказывания критика <Белинского> о фольклоре, – утверждал Онуфриев, – представлены в его <Азадовского> статье в хаотическом виде, без должной правильной оценки», в результате чего «Белинский превращен в статье М. Азадовского из демократа в дюжинного либерала»[80].

Рецензия Онуфриева возмутила Зильберштейна[81], однако ни он, ни Оксман не считали ее вдохновителем Н. Ф. Бельчикова. «…Едва ли в этом участвовал Н<иколай> Ф<едорович>, – писал Оксман 27 сентября 1951 г. С. А. Рейсеру, – во всяком случае, строки об Азадовском и без его содействия могли бы прийти в голову рецензента, бьющего Гинзбург, Лаврец<кого>, Беркова и прочих космополитов»[82].

Идея обзора тем временем захватила М. К. – он полностью погрузился в работу. «Сейчас здесь И. С. Зильберштейн, к<ото>рый меня завалил делами, – сообщал он Крупянской 22 декабря 1951 г. – А главное – поставил ультиматум: закончить во что бы то ни стало статью для „Лит<ературного> Наследства“ к 30 января. У меня в этом томе набирается что-то около 10 листов!»

«Статья» переросла в многостраничное исследование: «Затерянные и утраченные произведения декабристов: историко-библиографический обзор». Приступив к нему в конце 1951 г., М. К. напряженно и подчас лихорадочно работал над ним в течение нескольких последующих месяцев; все его мысли были устремлены в те дни к «Обзору». «Я никак не могу заставить себя перейти на фольклористические работы – так меня держат во власти декабристы. Но, видимо, придется», – признавался он Крупянской в том же письме (22 декабря 1951 г.). Именно в декабре 1951 – марте 1952 г. и создается эта работа – одно из высших достижений советского декабристоведения, по единодушной оценке специалистов. «Как я в этой обстановке (между врачами, сансестрами, телефонами, аптеками и пр.) сумел закончить свой Обзор (или почти закончить: остался маленький кусочек), мне самому непонятно, – напишет М. К. 4 апреля Оксману. – Но затянулся он у меня неимоверно, очень вырос и, главное, отнял много времени»[83].

В марте 1952 г. первоначальный вариант «Обзора» поступил в редакцию «Литературного