Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

К. к Петряеву достаточно велико. При этом М. К., со своей стороны, также пользовался советами младшего коллеги, часто обращался нему с вопросами. Это было плодотворное сотрудничество двух сибиреведов.

С интересом отнесся М. К. и к работе Петряева по переизданию книги врача и писателя В. Я. Кокосова «Рассказы о Карийской каторге» (1‑е изд.: 1907). В связи с этим он подает Петряеву мысль о переиздании книги народовольца П. Ф. Якубовича (Мельшина) «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника» (1‑е изд.: 1895–1896) – классическое и важнейшее (как считал М. К.) произведение этого жанра. «Почему бы Читинскому издательству не издать ее? – спрашивает он 13 июня 1952 г. – Я бы охотно ее сделал. Есть ведь и архивные материалы вокруг нее. Не стоит ли позондировать почву?»[61]

После переговоров Петряева с руководством издательства М. К. немедленно составил заявку. Петряев сообщал ему 12 июля 1952 г.:

В новый план изданий на 1953 год я добился включения «В мире отверженных» П. Ф. Якубовича-Мельшина (объем 50 печ<атных> листов, вступительная статья, редакция и примечания М. К. Азадовского). Ященко (дир<ектор> изд<ательст>ва)[62] сейчас утверждает план в Москве. В случае положительного исхода я Вас немедленно извещу помимо издательства (68–27; 21).

Но уже через месяц Петряев был вынужден разочаровать М. К.:

План издательства на <19>53 год утвержден. Книги Кокосова и Мельшина не включены в план. Курьезно, что в Москве при визировании плана специалистами было выражено недоумение по поводу «какого-то» Якубовича-Мельшина, неизвестного для современного читателя… и для их – редакторов (68–27; 23; письмо от 14 августа 1952 г.).

Эта позиция Росполиграфа вызвала у М. К. сильнейшее раздражение, отразившееся в его письмах к Петряеву, Г. Ф. Кунгурову и др. Правда, через год Читинское издательство вновь пытается «протолкнуть» «В мире отверженных» – и вновь безуспешно. «Якубовича отвергли», – сообщал Петряев 12 июля 1953 г. (68–26; 8). Последняя попытка была предпринята весной 1954 г.: «В план 1955 г. для пробы включили Якубовича-Мельшина (без указания подробностей) и том избранных произведений Федорова-Омулевского» (68–26; 27 об.). Но и эта попытка оказалась безрезультатной. Что же касается книги Кокосова, подготовленной Е. Д. Петряевым, то она будет вскоре (но уже после смерти М. К.) издана под названием «На Карийской каторге» (Чита, 1955).

В январе – феврале 1951 г., обсуждая с Зильберштейном перспективы своего участия в сборном томе «Литературного наследства», М. К. не мог представить себе, чем обернутся для него в ближайшие годы эти предварительные переговоры. «Писал мне И<лья> С<амойлович> о декабристах для „Лит<ературного> Насл<едства>“, но это, видимо, будет мелочь, – да и то еще неясная», – делился он своими впечатлениями с Оксманом 31 января 1951 г.[63]

В тот момент М. К. определенно не знал, что́ может он предложить для сборного тома. Но пройдет три месяца – и ситуация изменится: «неясная мелочь» обернется серьезной работой. По стечению обстоятельств М. К. удается получить новый материал, ранее известный лишь фрагментарно: воспоминания В. Ф. Раевского. Этой новостью он спешил поделиться с Оксманом 3 мая 1951 г.:

…кажется, мне в руки попадают любопытные материалы В. Раевского, в том числе его автограф воспоминаний о Пушкине с неизвестными кусками. Они оказались здесь в какой-то антикварной лавке и куплены местным любителем-собирателем, к<ото>рый склонен разрешить мне их публикацию. <…> Если этот дядя не раздумает, то постараюсь приготовить это к очередному № «Лит<ературного> Насл<едства>»[64]

«Любителем-собирателем» был ленинградский инженер-геолог, библиофил и коллекционер Всеволод Александрович Крылов (1898–1986), в чьем собрании и находилась рукопись «Записок» декабриста В. Ф. Раевского. Об этом М. К. узнал от М. А. Сергеева. Приятельствуя с Крыловым, Сергеев выступил посредником между ним и М. К., что способствовало успеху дела: Крылов согласился предоставить М. К. рукопись «Записок» для публикации в «Литературном наследстве»[65].

О том, как протекала совместная работа ученого и владельца рукописи, рассказывает письмо Л. В. к Е. Д. Петряеву от 11 января 1968 г.:

М. К. готовил воспоминания Раевского по рукописи, принадлежащей Крыл<ову>. Вышли они, увы, уже после его смерти. От «Лит<ературного> Насл<едства>» Кр<ылов> получил изрядную сумму за использование, причем рукопись оставалась его достоянием. Но для работы он ее М. К. не давал, опасаясь, очевидно, что тот ее украдет. Он ее переписывал от руки сам, и я, несчастная, должна была перепечатывать не с оригинала, а с его копии самого ужасного свойства. После М. К. сверял мой машинописный текст с оригиналом, который ему приносил Крылов и опять же не выпускал из своих рук.

Вся работа (публикация «Записок» Раевского со вступительной статьей и примечаниями) была выполнена в начале июля 1951 г. Готовить ее пришлось в предельно сжатые сроки. Спустя месяц, отвечая на упрек Оксмана по поводу примечаний, М. К. оправдывался:

Что касается примечаний, то, дорогой Юлиан Григорьевич, я великолепно понимаю, что они не могут Вас удовлетворить. Но учтите, что я делал их под бешеной гонкой со стороны редакции и с беспрерывном страхом: опоздать. Ведь, в конце концов, я сделал их в несколько дней. Вы исчисляете свой стаж изучения Р<аевско>го несколькими десятками лет, – мой же стаж: 30–40 дней…[66]

Тем временем И. С. Зильберштейн, ознакомившись с работой М. К. о Раевском, сообщает ему 31 июля мнение редакции:

Я своевременно получил все части Вашей публикации о Раевском и все Ваши мелкие исправления. За это время не только я полностью ознакомился с Вашей работой, но ее прочитали М. В. Нечкина и Ю. Г. Оксман. Все мы единодушно считаем, что вся публикация в целом – включая Вашу вступительную статью и комментарии – явится ценнейшим вкладом в документальную литературу о декабристах (61–37; 20).

Это мнение разделял и Оксман. В письме от 28 июля он уверяет М. К., что Нечкина «бросила все свои многочисленная дела» и читала его работу «запоем». «Замечаний у нее очень мало, – добавляет Оксман, – и все третьестепенные, хотя в основном и правильные»[67].

Вердикт самого Оксмана, отдавшего изучению Раевского немало сил еще в 1920‑е гг., сводился к тому, что работа М. К. в целом «великолепна», а его предисловие «написано с большим подъемом, сделано на большой научной высоте, не вызывает возражений, ни в целом, ни в деталях»[68]. Спустя несколько недель, прочитав рукопись «с карандашом в руках», Оксман сообщит редакции «Литературного наследства» свои конкретные замечания.

В письме Зильберштейна от 31 июля 1951 г. упоминается еще об одной статье М. К. («О литературной