Европейская поэзия XIX века - Антология

СВИРЕЛЬ

Перевод Э. Александровой

Ты слышишь, песня раздаласьСвирели одинокой?Вновь повела она рассказОб участи жестокой:

«С тех пор как, дома и друзейЛишась, брожу по свету,Нет у меня счастливых дней,Минуты доброй нету.

Лила я слезы, грудь своюТерзала я в печали,И люди, чуя боль мою,Скорбели и рыдали.

Потом, страданье затая,Я примирилась с виду,—Делю с веселым радость я,С обиженным — обиду.

Но нет забвенья мне ни в чем:В беседе ль, за трудами —Исходит сердце день за днемНезримыми слезами.

Взирают люди на меня,Но как заглянешь в душу?Им не понять того огня,Что жжет меня и сушит.

Теснясь назойливо вокруг,Помочь они не властны,Не пережив ни этих мук,Ни этой жажды страстной».

Все, кто от родины вдалиОбречены скитаться,В свирели друга обрели,Навеки с ней роднятся.

Напев свирели! НаделенОн прелестью манящей;Ему весь мир внимает, он —Огонь животворящий.

Он светом сумрак озарит,Вино играть заставит,Надеждой душу опьянитИ лед в сердцах расплавит.

Дал звучный голос соловью,Цветку — благоуханье,Смысл вдохновенный — бытиюИ стройность — мирозданью.

Он к небесам свой жар вознесИ в бездне опаленнойЗажег мильоны ярких звезд —Могучих солнц мильоны.

Крупицу этого огняВзял бог — творец природыИ, в землю искру зароня,Дал жизнь людскому роду.

О пламя чистое, гори,Пылай в душе поэта!Захочешь жизнь мою — бери,Но не оставь без света!

«В тебе я целый мир пою…»

Перевод Т. Скориковой

В тебе я целый мир поюИ красоту вселенной,Я строки эти отдаюТвоей красе нетленной.

В тебе пою я красоту,И песня льется в высоту,Как птица,Лечу в твой царственный чертог,Чтобы в звучанье этих строкЯвиться.

«Твое дыхание — как легкий взлет ветвей!..»

Перевод Т. Скориковой

Твое дыхание — как легкий взлет ветвей!В листве трепещет персик спелый,—Возьми в ладонь, и кажется, что в нейЗабьется сок его литого тела…Так отчего ж негреющий огонь,А не полдневный жар ты в сердце заронилаИ вместо мака на мою ладоньМорозный лепесток жасмина положила?Сковала сердце зимняя тоска,И, словно подо льдом, безмолвно стынут строки…Но знай: в душе моей весенняя река,—Ждут половодья скрытые потоки!

«Пусть я сгорю во тьме свечой…»

Перевод Т. Скориковой

Пусть я сгорю во тьме свечой,Но знала б ты, как я томился,Как с опаленною душойВдруг улыбаться научился,Как, засветив огонь в ночи,Истаял с пламенем свечи…

ФИЛИНН ШИРОКА

Филипп Широка (1859–1935). — Родился в городе Шкодре, окончил городскую итальянскую школу. Принимал активное участие в деятельности Призренской лиги (см. выше). После поражения лиги вынужден был покинуть родину и с тех пор жил в Египте и Ливане; умер в Бейруте. Большинство своих стихотворений написал и опубликовал в период с 1896 по 1903 год под псевдонимом Гег Пострипа. Единственный сборник стихов поэта — «Муза сердца» — вышел в 1933 году в Тиране.

ЗИМА

Перевод Т. Скориковой

Пора зимы все явственней близка:Душа скорбит, и сердце мое точитПрироду охватившая тоска,Которая мне горести пророчит.

Сгустились над землею облака,Деревья стонут, гром во тьме грохочет,А ветер не оставил ни листкаИ сердце разорвать на части хочет.

Но снег укроет горы и поля,Чтобы опять весеннею поройПроснулась к жизни спящая земля.

Лишь мое сердце правды не скрывает:Снег старости ложится сединой,И под лучами солнца он не тает.

АНГЛИЯ

ТОМАС ГУД

Томас Гуд (1799–1845). — Родился в семье книготорговца и издателя в Лондоне. Начал писать, когда в английской поэзии ведущими были романтические направления, но, считая, что «полезней подметать сор в настоящем, чем стирать пыль с прошедшего», он сразу обратился к современной тематике. Известность завоевал своими юмористическими и сатирическими стихами. Томас Гуд — один из ведущих поэтов социального протеста 1830–1840-х годов. Его «Песню о рубашке» высоко ценил Ф. Энгельс.

ДЖОН ДЕЙ

(Патетическая баллада)

Перевод Г. Русакова

Краса и гордость кучеров,Джон Дей был грозно-тучен.И ширь его смущала всех,Кто к шири не приучен.

Лишь взгромоздится на задки,А лошадей шатает:Легко ли снесть такую честь!Силенок не хватает.

Увы! Никто не убежитВсевластья Купидона.И вот коварная стрелаВпилась в жилетку Джона.

Он полюбил. Она былаСлужанкой из таверны,Где он, меняя лошадей,Служил ей правдой верной.

Прелестниц полон дилижанс,Рядком сидят снаружи.А для него — одна она,Ему никто не нужен.

Раз он вошел — она сидит,Пивные кружки сушит.И рухнул Джон, вконец сражен,Пред нею всею тушей.

Она в ответ: «Ах, сударь, нет!..Ваш вид уж больно странен.Такой размах, что просто страх…»Но Джон был страстью ранен.

Уж он стонал, уж он стенал,Уж он вздыхал, тоскуя!..Проходит год, второй идет.Кокетка — ни в какую.

Уперлась — хоть ты расшибись!Кричит ему бесстыже:«Катись ты в Ковентри, толстяк!»(Хоть Страуд много ближе.)

И он катил под скрип колес,Упорен и беззлобен:Непредсказуем путь любвиИ трясок от колдобин.

Бедняк ослаб и побледнел,Он таял, точно свечка.Ему хотя бы нежный взгляд,Единое словечко!

«О Мэри, глянь: я сух и тощ,Вконец от страсти сгину.И не женат, а потерялПочти что половину».

Но нет, не трогают мольбыНи глаз ее, ни слуха.А Джона ветром долу гнет,Крылом сшибает муха.

Он даже больше не тощал,Усохнув до предела.И понял Джон, что он смешон,А жить смешным не дело.

Опасен водный рацион,И вы в него не верьте:Бедняга Джон лишь воду пил —И допился до смерти.

Приходит Мэри поутру,А к ужасу красотки,Торчат из бочки во двореЛишь мокрые подметки…

Есть слух, что бродит Джонов духОкругой, безутешен.Но кто поверит, чтобы ДжонБродил по свету пешим?

ПЕСНЯ О РУБАШКЕ[10]

Перевод Э. Багрицкого

От песен, от скользкого пота —В глазах растекается мгла.Работай, работай, работайПчелой, заполняющей соты,Покуда из пальцев с налетаНе выпрыгнет рыбкой игла!..

Швея! Этой ниткой суровойПрошито твое бытие…У лампы твоей бестолковойПоет вдохновенье твое,И в щели проклятого кроваНевидимый месяц течет.

Швея! Отвечай мне, что можетСравниться с дорогой твоей?..И хлеб ежедневно дороже,И голод постылый тревожит,Гниет одинокое ложеПод стужей осенних дождей.

Над белой рубашкой склоняясь,Ты легкою водишь иглой,—Стежков разлетается стаяПод бледной, как месяц, рукой,Меж тем как, стекло потрясая,Норд-ост заливается злой.

Опять воротник и манжеты,Манжеты и вновь воротник…От капли чадящего светаГлаза твои влагой одеты…Опять воротник и манжеты,Манжеты и вновь воротник…

О вы, не узнавшие страхаБездомных осенних ночей!На ваших плечах — не рубаха,А голод и пение швей,Дни, полные ветра и праха,Да темень осенних дождей!

Швея! Ты не помнишь свободы,Склонясь над убогим столом,Не помнишь, как громкие водыЗа солнцем идут напролом,Как в пламени ясной погодыКасатка играет крылом.

Стежки за стежками, без счета,Где нитка тропой залегла;«Работай, работай, работай,—Поет, пролетая, игла,—Чтоб капля последнего потаНа бледные щеки легла!..»

Швея! Ты не знаешь дороги,Не знаешь любви наяву,Как топчут веселые ногиВесеннюю эту траву……Над кровлею месяц убогий,За ставнями ветры ревут…

Швея! За твоею спиноюЛишь сумрак шумит дождевой,Ты медленно бледной рукоюСшиваешь себе для покояХолстину, что сложена вдвое,Рубашку для тьмы гробовой…

Работай, работай, работай,Покуда погода светла,Покуда стежками без счетаИграет, летая, игла.Работай, работай, работай,Покуда не умерла!..

АЛЬФРЕД ТЕННИСОН