Европейская поэзия XIX века - Антология

К ***, ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ «ЖИЗНИ И ПИСЕМ»[13]

Перевод Г. Кружкова

Проклятие тому, кто потревожит мои кости.

И ты бы мог поэтом слыть(Какой бы ни был в этом прок),И гордо лавровый венокНа лбу прославленном носить.

Но ты избрал другой удел:Спокойно плыть в потоке днейСквозь тьмы забывчивых друзей,Негромких слов, разумных дел.

Ты избежишь в конце концовПозора тех, кто знаменит:Твой мирный гроб не оскорбитОрда шутов и подлецов.

Ведь ныне, коль умрет поэт,—Остыть бедняге не дадут,—А уж вокруг и спор и суд,Скандал и крик на целый свет:

«Ломай замок! Врывайся в дверь!Священного нет ничего!Подай нам слабости его!» —Рычит многоголовый зверь.

Бесстыжие! Он только пел;Он жил совсем не напоказ,И ни для чьих досужих глазГероем быть он не хотел.

Он в песни лучшее вложил,А худшее с собой унес.Будь проклят тот глумливый пес,Кто в почве роется могил!

Завидней век свой просвистетьПичугой скромной в лозняке,И доверяться лишь реке,И в гуще листьев умереть,

Чем звучной песней славу зватьИ гордым жить среди невзгод,—Когда стервятник часа ждетТебя, как падаль, растерзать!

У МОРЯ[14]

Перевод С. Маршака

Бей, бей, бейВ берега, многошумный прибой!Я хочу говорить о печали своей,Непокойное море, с тобой.

Счастлив мальчик, который бежит по пескуК этим скалам, навстречу волне.Хорошо и тому рыбаку,Что поет свою песню в челне.

Возвращаются в гавань опятьКорабли, обошедшие свет.Но как тяжко о мертвой руке тосковать,Слышать голос, которого нет.

Бей, бей, бейВ неподвижные камни, вода!Благодатная радость потерянных днейНе вернется ко мне никогда.

«В чем, в чем причина этих странных слез?..»[15]

Перевод В. Рогова

В чем, в чем причина этих странных слез?Они, высокой скорбью рождены,Идут из сердца, застилают взор,Когда смотрю на ширь осенних нивИ думаю про канувшие дни.

Свежее первого луча, что палНа парус, приносящий к нам друзей,Грустней луча, который обагрилВсе милое, идущее ко дну,Грустны и свежи канувшие дни.

Грустны и странны, как в предсмертный часХор полусонных птиц перед зарей,Когда глазам тускнеющим окноКвадратом, все светая, предстает,Грустны и странны канувшие дни.

Вы дороги, как память милых устУсопшему, лобзаний слаще выПридуманных, бездонны, как любовь,Как первая любовь, как совесть, злы,О Смерть средь Жизни, канувшие дни.

ТИФОН[16]

Перевод А. Сергеева

Истлеет лес, истлеет лес и ляжет,Туман придет и выплачется в почву;Придет, уйдет под землю земледелец,И лебедь, житель долгих лет, умрет.Лишь я жестокого бессмертья пленник;Я чахну медленно в твоих пределах,Седою тенью, как во сне, скитаюсьПо вечно молчаливому Востоку,Блуждаю лабиринтами тумана,Вхожу в чертог сияющей зари…

Увы! Я был когда-то человекомИ юношеской так блистал красою,Что ты на мне остановила выбор;И я, счастливый сердцем, возгордилсяИ возомнил, что я такой же бог.Я попросил тебя: — Дай мне бессмертье! —И ты его дала мне с небреженьем,С каким монетку подает богач.Но бдительные Оры[17], негодуя,Меня согнули и опустошилиИ, так как мне не может быть кончины,Оставили меня калекой, прахом,Бессмертным ветхим стариком, соседомБессмертной юности. Твоя любовьИ красота не облегчили горя,Хотя поныне от моих стенанийВ очах твоих, наполненных слезами,Подрагивает кормчая звезда.Пусти меня, возьми свой дар обратно!Зачем я отделился от людей,Зачем презрел исконный распорядок,По коему в конце всего — покой?

Сквозь тающие тучки на мгновеньеПроглянул темный мир, где я родился;Но вновь крадется тайное сияньеОт чистого чела и чистых плеч,И сердце просыпается в груди.Во мгле твои ланиты заалели,Но очи милые, с моими рядом,Еще не ослепили звезд, и кониТвоей упряжки дикой не проснулись,И не стряхнули с грив остатков мрака,И первых искр не высекли из мглы.Да, в утреннем молчанье ты прекрасна,Но, как всегда, ни слова не ответишь —Слезинку лишь оставишь на щеке.Зачем слезами ты меня пугаешь?Ужели верно старое реченьеИз мира темного, что сами богиСвоих даров назад не в силах взять?

О, горе! Ведь когда-то с легким сердцемСчастливыми глазами наблюдал я,—Не верится, что то был тоже я,—Как свет тебя очерчивал во мраке,Как локоны от солнца пламенели;Вслед за тобой и я преображался,И кровь во мне пылала тем пыланьем,Каким багришься ты и твой чертог;Губами, лбом, закрытыми глазамиЯ чувствовал: роса на мне теплеетОт поцелуев, нежных, как бутоныПолураскрывшейся весны; и слышалИз уст твоих безумный сладкий лепет,Сравнимый разве с пеньем АполлонаПри возведенье илионских стен[18].

И все ж, позволь мне твой Восток покинуть;Мне по природе можно ль быть с тобой?Твои прохладны розовые тениИ свет прохладен, — как прохладны ногиМои на золотых твоих ступенях,Когда пары неясного рассветаВозносятся над темными домамиСчастливых, наделенных даром смерти,И над гробами более счастливых.Освободи меня, верни земле!Богиня, обновляй от утра к утруСвою красу — ты можешь все; а мне —Дай мне могилу, чтобы, прах во прахе,Забыл я, как в серебряной упряжкеТы возвращаешься в родной чертог.

ВИЛЬЯМ МЕЙКПИС ТЕККЕРЕЙ

Вильям Мейкпис Теккерей (1811–1863). — Один из создателей английского реалистического социального романа. Родился в Калькутте в семье чиновника Ост-Индской компании. В университетские годы испытал огромное влияние творчества П.-Б. Шелли.

Большинство стихов В.-М. Теккерея, которые он в основном печатал в журнале «Панч», носят откровенно бурлескный характер; как правило, они являются иллюстрациями к его прозаическим произведениям. (Подробнее о Теккерее см. в томе БВЛ: В. Теккерей. Ярмарка Тщеславия).

БАЛЛАДА О БУЙАБЕСЕ

Перевод В. Рогова

На улице, в Париже славной,Стоит известный ресторан;Зовется улица издавнаПоднесь Bue Neuve des Petits Champs[19].Хоть заведенье небогато,Готовят в нем деликатес —Там часто я бывал когда-тоИ ел отменный буйабес.

Прекраснейшее это блюдо,Я в том присягу дать готов:В одной кастрюле — ну и чудо! —Найдете рыбу всех сортов,Обилье перца, лука, мидий,—Тут Гринич сам теряет вес! —Все это в самом лучшем видеИ составляет буйабес.

Да, в нем венец чревоугодий!Пора философам давно,Любя прекрасное в природе,Ценить и яства и вино.Какой монах найдет несноснымМеню предписанных трапез,Когда по дням исконно постнымВкушать бы мог он буйабес?

Не изменилась обстановка:Все та же вывеска, фонарь,И улыбается торговка,Вскрывая устрицы, как встарь.А что Терре? Он ухмылялся,Гримасничал, как юркий бес,И, подлетев к столу, справлялся,Гостям по вкусу ль буйабес.

Мы входим. Тот же зал пред нами.«А как мосье Терре, гарсон?»Он говорит, пожав плечами:«Давным-давно скончался он».«Так кончились его печали —Да внидет в царствие небес…»«А что б вы кушать пожелали?»«А все ли варят буйабес?»

«Mais oui, monsieur! — Он скор с ответом.—Voulez-vous boire, monsieur? Quel vin?»[20]«Что лучше?» — «Помогу советом:С печатью желтой шамбертен».…Да, жаль Терре! Он распростилсяС отрадой вскормленных телес,Когда навеки вас лишился,Бургундское да буйабес.

В углу стоит мой стол любимый,Не занят, будто на заказ;Года прошли невозвратимо,И снова я за ним сейчас:Под этой крышей, cari luoghi[21],Я был повеса из повес,—Теперь, ворчун, седой и строгий,Сижу и жду я буйабес.

Где сотрапезники, что былиВсех ближе в пору дней былых?Гарсон! Налейте из бутыли —До дна хочу я пить за них!Со мной их голоса и лица,И мир исчезнувший воскрес —Вся банда вкруг стола толпится,Спеша отведать буйабес.

Удачно очень Джек женился,Смеется, как и прежде, Том,Огастес-хват остепенился,А Джеймс во мраке гробовом…Немало пронеслось над светомСобытий, бедствий и чудес,С тех пор как здесь, друзья, кларетомМы запивали буйабес.

Как не поддаться мне кручине,Припомнив ход былых годин,Когда я сиживал, как ныне,Вот здесь, в углу, — но не один?Передо мною облик милый:Улыбкой, речью в дни заботНе раз она меня бодрила…Теперь никто со мной не пьет.

Я пью один, веленьем рока…Стихов довольно! Пью до днаЗа вас, ушедшие далекоПленительные времена!Так, не печалясь и на тризне,За все, в чем видел интерес,Останусь благодарен жизни…Несут кипящий буйабес!

РОБЕРТ БРАУНИНГ