Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

— Ничего не поделаешь, — пыталась успокоить ее мадам Терзи. — Все от господа бога. Особенно судьбы детей.

— Пока дойдет до бога, съедят святые угодники, — тихо проговорила мама, и Мария не поняла, на что она намекала. В особенности же удивили слова мадам Терзи. Она говорила просто, даже буднично, совсем не так, как всегда. К тому ж никогда не слыла набожной, не слишком-то упоминала в разговоре бога.

С лампой в руке появилась тетушка Зенобия — свет лампы выхватил из темноты фигуру Марии.

— Боже милостивый, девочка! Куда ты запропала? Мы тут с ума готовы сойти от беспокойства! Из наших никого не встретила по дороге?

Она поставила лампу на низенький столик, на котором громоздилась куча грязных тарелок, пустых стаканов и остатков еды.

— Сели тихо-мирно отметить праздник святой Марии-богородицы, а тут все как будто пропали, словно в воду канули… И Миту, который отправился с твоим отцом отнести пару ботинок заказчику, и Васька со своим фаэтоном. А тут говорят, что в квартале облава… Вы хоть узнали, кого ищут, мадам Терзи?

Но мадам Терзи только-только вернулась с работы и ничего не знала. По дороге из кинематографа ее тоже остановили чуть ниже Тыргу-Векь, проверили документы, даже обшарили сумочку.

— А этот мой ненормальный, который не умеет держать язык за зубами, обязательно попадет в полицию, — продолжала печалиться тетушка Зенобия. — Да и Коля не бог весть какой осторожный. Пойдем ко мне, покормлю, почти все закуски остались, а ты, наверно, не ужинала.

В эту ночь женщины спать так и не ложились. Сидели, устремив взгляды на улочку, стараясь услышать хоть топот шагов. Мария тоже сидела с ними. Однако сон порой наваливался на нее, и стоило только закрыть глаза, как перед нею снова появлялось привлекательное, способное околдовать лицо мужчины в шелковом тюрбане, который призывно тянул к ней руки. Тогда она вздрагивала, просыпалась и обменивалась словом-другим с мамой или тетушкой Зенобией, стараясь хоть немного рассеять их страхи. К утру, однако, она уснула окончательно, согревшись под чергой, деревенским покрывалом, которое вынесла из дома мадам Терзи.

Когда Мария проснулась, мамы не было видно — наверно, вошла в дом. Тетушка Зенобия вела перебранку с Васей.

— Разве так годится, человече? Явиться в такое время, когда я приглашала тебя к столу еще вчера?

— Не скули, не скули. Меня тоже на праздник пригласили, еще лучше, чем у тебя, — со злостью проговорил Вася и грязно выругался. — Не приставай хоть ты, потому что дома своя накинется… Если говоришь, что ждала в гости, так дай чем-нибудь промочить горло, потому что, считай, часов десять и крошки во рту не было…

— Как же не дать, грехи мои тяжкие… Пойдем, все стоит на столе, угощу хоть сейчас, на заре…

Жадно набросившись на вино и закуски, словно желая залить пылающий внутри огонь, Вася вместе с тем принялся рассказывать, что произошло с ним нынешней ночью. Он только направился было домой, поскольку извозчик, который подменял его, явился точно ко времени, как тут же был мобилизован полицией.

— Мобилизован? Но это же бывает только во время войны?

— А как иначе скажешь, если целую ночь гнал лошадей и ни гроша за это не получил? Сам голодный, скотина голодная. Сначала не мог понять, чего ради эта банда жандармов раскатывает в моей пролетке, чтоб на них черти в аду раскатывали… То в одном месте сойдут, то в другом. Пошепчутся с какими-то типами, которые выходили навстречу на перекрестках, и гони дальше, извозчик! И только сейчас, под утро, схватили! Как раз недалеко отсюда, в одном доме на Петропавловской. Двух мужчин и одну девушку. И нельзя сказать, чтоб были какими-нибудь бродягами… Сразу видно: люди серьезные, солидные. А девушка, по всему, образованная. Может, чуть постарше нашей Муськи. Отвез в сигуранцу, и только тогда отпустили домой…

— Господи боже, Васька! До чего дожил! Отвозить людей в сигуранцу! До чего докатился?

— Тьфу! Да помолчи ты, тетушка Зенобия, не то и я такое скажу… Не посмотрю, что пил твое вино… Что оставалось делать?

— В самом деле… Но это же великий грех, Васька! Сигуранца — не трактир или дом свата… А моего нигде не встречал? — переменила она разговор.

— Не встречал. Да и как мог встретить, если улицы совсем пустые, как будто вымерли.

— Не было печали. Пропадет мужик, не будет теперь покоя, — начала было причитать тетушка Зенобия.

— Да помолчи ты, чего завелась… Лучше налей еще стакан. Что ему сделают, даже если и взяли? Подержат день-другой в яме, расквасят морду, потом под зад коленкой…

— Ах ты ирод! — вскипела тетушка Зенобия. — Ты его угощаешь, а он говорит о людских страданиях как о чепуховине!

Однако испортить Васе настроение было не так просто, тем более что он изрядно выпил и вкусно поел.

— Баба, она бабой и остается, — заметил он. — Глупой и недалекой… У тебя, значит, поминки были? Вот пусть и будет земля пухом всем покойникам. А я пошел спать. Оставь немного похмелиться, когда нужно будет идти к лошадям.

— Пусть тебе жена подносит похмеляться, негодник, — сердито выпроводила его тетушка Зенобия, после чего опять направилась к калитке. — Куда он только запропастился, люди добрые? — сквозь слезы прошептала она.

Отец Марии пришел ближе к полудню, хмурый, его праздничная одежда была грязной и измятой. Не проронив ни слова, съел большую тарелку борща и повалился спать. Спал он беспокойно, во сне кричал и ругался.

Неня Миту появился лишь на третий день, когда не только тетушка Зенобия, но и все соседи уже решили, что он пропал, убит или замордован в подвалах сигуранцы. Но следов побоев, как ожидала жена, на нем не было. По крайней мере никаких синяков или фонарей под глазами.

— Ну ладно, муженек: что ты такого сделал, что схватили? Я думала, ты только на язык остер.

— Будто берут только тогда, когда что-то сделаешь? Может, просто ботинки понравились. Очень уж хороший фасон выбрал…

— Ну их к черту,