Агапея - Булат Арсал

претенденты на её руку, сердце и домик с яблоневым садом стали снова засылать сватов. И возможно, она бы уже и перешагнула через себя, следуя природному предназначению женщины, но что-то её удерживало от такого шага, и, как оказалось, не зря.

Чуть ниже среднего роста сероглазый блондин с богатой шевелюрой, зачёсанной назад, приехал в село на жительство и работу. Из бывших военных, под сорок лет, разведён, без детей, красив, строен, умён, с острым чувством юмора и с несменяемой почти никогда почти голливудской улыбкой. Вот таким Прасковья и полюбила нового учителя истории сельской школы Петра Ивановича Костина. Гляди ж ты, он ещё Иванович, как и Прасковья!

Поженились через два месяца после знакомства, а познакомились в день его приезда в село. По всем правильным срокам родился Пашка, а ещё через семь лет и Паулинка порадовала родителей, уже отчаявшихся произвести на свет второго ребёнка. Имена детям давали согласовано: оба имени на «П», как и у родителей. Жили счастливо.

Отец никогда не жаловался на иногда возникающие спазмы и боли в желудке. Он сам жалел домашних и старался избавить их от напрасных переживаний, полагая, что у всех мужчин, когда-то служивших в армии, появляются проблемы с пищеварением. При первом же остром болевом приступе, когда ничего не оставалось, кроме как вызывать неотложку, врачи констатировали рак. Он сразу потребовал операцию, но группе хирургов, которые проводили её, ничего не оставалось делать, как просто наложить швы на разрезанную полость и выписать через неделю домой, где Пётр Иванович постарался не мучить жену и дочь. Умер тихо через две ночи, не проронив ни звука от нестерпимой, сжигающей внутренней боли, которою причиняли сжирающие организм метастазы. Огорчался перед смертью одному: сына не было рядом… Сын был на войне…

* * *

Стояла тёплая июльская ночь, и только лёгкий ветерок от реки Усманки немного нагонял свежести. Паулинка вынесла из дому шерстяную шаль и накрыла маму со спины. Приютилась рядышком и обвила её руками. Так и сидели обнявшись втроём, каждый про себя осознавая, что с ними больше нет отца. Он не выйдет к ним из дома, не сядет рядом на скамеечке и не расскажет какую-нибудь былину из истории их края. Дети, особенно Пашка, который уже в средних классах решил обязательно стать историком или археологом, обожали его слушать.

Сейчас Пашка вспомнил, как отец радовался и гордился его поступлению на исторический факультет педагогического института и как потом сокрушался и негодовал, узнав, что сын бросил учёбу после второго курса и уехал, ничего не сказав никому, в Донбасс воевать в ополчении. Павел долго тогда не мог решиться позвонить родителям и попытаться объяснить свой поступок. Однако когда услышал наконец голоса матери и отца, которые к тому времени не только смирились, но и приняли его решение, успокоился. А что должна говорить мать сыну и что может ему сказать отец, если он уже находится на войне и принял решение взять в руки оружие добровольно, согласуясь со своими внутренними убеждениями, вложенными в душу с детства отцом — советским офицером и впитавшимися в кровь с молоком матери?

— Когда же, сынок, война эта проклятая закончится? Что там ваши командиры говорят? — спросила мать, не отрывая головы от груди сына. — Дождаться бы тебя живым и здоровым. Не дай бог, что случится, я не переживу. Ты это знать должен, Пашенька.

— Не беспокойся, мам. Мы в городе патрулируем. Укропов от Мариуполя давно уже отогнали. Даже ракеты их не долетают до нас. Власти восстанавливают микрорайоны. Народ радуется. В парках парочки гуляют. Всё там сейчас как в мирное время.

— Знаю, что придумываешь, сынок. Меня хочешь успокоить. А я мать. Я даже на расстоянии сердцем чувствую и страхи твои, и боли.

— Ну вот видишь, мамочка, какая ты умница. Тебе и соврать не получается.

— Жалко, что все вы там молодые. Вам бы сейчас девок водить в кино, на дискотеку, в загс, наконец. В селе, вон, скоро и садик закроют. Нету детишек. Раз-два и обчёлся…

— Пашка, — вдруг тихо спросила сестра, — у тебя девушка там есть?

— И правда, сынок, познакомился с кем-нибудь в Донецке? — поддержала дочку мать, перевязывая заново сбившийся платок и заправляя под него растрепавшиеся волосы.

Было темно, и домашние не могли видеть, как загорелись у Павла щёки. Он растерялся от такого вопроса и даже потёр покрывшийся холодной испариной лоб, прежде чем ответить.

— Да я даже не знаю, как вам ответить, — попытался уйти от вопроса парень, но всё же решил сказать как есть: — Познакомился я с одной девушкой недавно.

Глаза Паулинки загорелись огоньком девичьего любопытства, и она уставилась на брата, нетерпеливо ожидая рассказа, жуть как интересного для ушей почти созревшей юной женщины.

— Красивая, Паш? Ну расскажи, как её зовут, какая она?

— Да бросьте вы. Не ко времени это.

— Мама, скажи ему. Чего он? Пусть расскажет, — попробовала девочка привлечь мать на свою сторону, и у неё это получилось.

— Ко времени сынок, ко времени. Папа ещё среди нас. Душа его нас и видит, и слышит. А когда на следующий раз приедешь, то его души здесь уже не будет.

Пашка немного поколебался и, представив, что отец, как и прежде, сидит вместе со всеми домашними и также со всеми ожидает рассказа о неизвестной девушке, захватившей сердце и мысли сына на очень далёкой войне, начал говорить:

— Зовут её Агапея.

— Ух ты, какое имя красивое! — тут же восхитилась Паулина.

— Так вот. Зовут её Агапея, что означает с древнегреческого — «Любимая».

— Значит, Люба по-нашему, сынок?

— Нет, мама, Любимая. Но мне Агапея больше нравится. Ни у кого такого имени нет, а у моей жены будет, — почти с гордостью ответил Павел.

— Дальше рассказывай. — Паулина уже ёрзала от нетерпения. — Мама, не перебивай его. Пусть говорит.

— Познакомились мы недавно. Она в комендатуру пришла со свекровью своей, а я там дежурил как раз.

— Какой свекровью, сынок? Так она что же, замужем? Ой, Паша, что-то ты не то рассказываешь, — запричитала мать.

— Мам, перестань. Пашка, не останавливайся. Жуть как интересно!

— Нет, мам, она не замужем. Но недавно была… Пока мужа наши не прикончили. Мы засаду делали на спрятавшихся нациков, так вот он там и нарвался со своим батей на наш заслон.

Мать какое-то чуть затянувшееся мгновение молча смотрела в лицо сына глазами, полными недоумения.

— Так как же она, будучи в трауре, позволяет себе с парнями водиться, бесстыжая?! — воскликнула мать. — Ты мне хоть и сын, но и тебя я не могу понять. Чего же ты? Не понимаешь,