Агапея - Булат Арсал

яркий боевой макияж, глубокое декольте, открывающее аппетитную белую грудь, нагло задранная короткая юбка при стройных, оголённых от колготок белых ножках откровенно и недвусмысленно указывали на готовность Анны к самому бурному развитию событий.

— Ну привет, солдатик, — начала она, не вставая и нарочно раскачивая коленями влево-вправо. — Узнал одноклассницу? Как живёшь, милый?

— Привет, Нюрка. Какими судьбами тут? Не рановато ты для деревни нафуфырилась? Или с ночи никак до дому не дойдёшь? Вроде говорили, что замуж вышла. Как он там? Не обижает?

— А если бы и обидел, неужели за меня пошёл бы морду ему бить? — продолжая лежать на Пашкином полотенце, шутливо спросила Аня и залилась звонким смехом.

— Нет. Не пошёл бы. Я думаю, что в селе достаточно мужиков, которые и без меня друг дружке зубы готовы повыбивать из-за тебя. Да и слыхал я, что сама ты обижаешь муженька своего. По углам трёшься с кем ни попадя. Срам, ей-богу.

— А ты поменьше бабские сплетни слушай. Мало ли что народ сдуру нагородит, а ты и уши развесил. Да и не тебе меня нравам учить. Мне ведь тоже есть чем тебе в глаза-то ткнуть.

— Ну да ладно. Мне действительно это неинтересно, да и пойду я. Нечего мне тут с тобой разговоры разговаривать. Мать ждёт дома, — заторопился Павел и нагнулся за полотенцем.

— А ведь я к тебе специально пришла. Всё с утра высматривала со двора. Может, уделишь мне минуточек на полчасика? — не желая вставать, несколько взволнованно проговорила Нюра.

— Ты знаешь, по какому поводу я приехал домой, и могла бы для приличия соболезнование выразить. Или уже совсем стыд выветрился? Да и не о чем мне с тобой лясы-то точить. Всё в прошлом.

— Хорошо. Не с того начала. Оплошала. Прости, Паша. Я и на кладбище вчера была, да постыдилась подойти. — Анна наконец встала с полотенца, а Пашка сразу его поднял и накинул на плечо.

— Чего же постыдного в том было? Похороны — дело скорбное. Никто бы тебя не попрекнул, и соболезнование приняли бы как положено.

— Не поверишь, Пашенька. Вот увидела тебя, так прямо и потекла. Все плачут, ревут, Петра Ивановича закапывают, а я сама не своя, только о тебе думаю, а саму трясёт от желания, аж желваки судорогой свело. — Тут она, крепко обняв парня, принялась страстно целовать по всему лицу и наконец жарко присосалась своими губами к его.

Пашка резко схватил её за обе руки, оторвался от поцелуя и сильно встряхнул.

— Ты это брось, Анна! Мне сейчас совсем не до тебя. Это во-первых. И во-вторых, я женился в Донбассе и своей жене изменять не собираюсь! Никогда! Меня так отец воспитал, и хотя бы ради памяти о нём уйди от меня и от греха подальше.

— А ведь я любила тебя, Павлик! — Голос её дрожал, на глазах показались слёзы, норовящие скатиться тушью по лицу. — Ох как любила! А ты поимел меня разок и тут же сбежал. Чего так быстро остыл-то ко мне? Ведь весь последний год в школе тёрся возле меня, целовались мы с тобой за углами да в сарайчиках. Нас ведь вся деревня уже поженила и обвенчала, а ты прямо с сеновала штаны натянул — и как ветром тебя сдуло. Бабы сначала всё спрашивали про тебя. Думали, что мы с тобой в переписке или по телефону общаемся. А мне и стыдно, и обидно. Вроде брошенка, хоть и замужем не побывала. Потом даже на коровник ходить стало невмоготу. Девки подкалывают, за спиной шушукаются. Может, они и не про меня там шептались, но я всё на себя мерила. Тяжко мне было тогда. Хорошо хоть ребятёнка ты мне тогда не заделал. Хотя кто его знает? Может, тогда и вернулся бы ко мне? Ну? Что молчишь? Чего глаза прячешь, родненький? Винишь меня, распутную, что гуляю с мужиками и своего суженого обижаю? А не люблю я больше никого! Отлюбила! Через тебя и отлюбила, Пашенька! Вот тебе моя правда — и живи теперь с ней! И дай Бог тебе счастья с твоей жёнушкой, если не соврал.

Анна достала из сумочки носовой платок. Промокнула им глазки, в него же трубно высморкалась и продолжила:

— Вот вроде высказалась, а легче-то не стало. Хотела тяжесть с души на тебя переложить. Но, видно, не такая эта ноша, чтобы так легко от неё избавиться. А всё потому, что до сих пор ты в сердце у меня, как четыре года назад. Когда узнала, что на войну ушёл, пошла в церковь и свечку за здравие твоё поставила. Потом уже каждый раз на день твоего рождения ставила и каждый раз, когда с оказией заходила грехи свои тяжкие замаливать.

Павел ошеломлённо смотрел на Анну, и ему вдруг стало очень стыдно за себя четырёхлетней давности. Ведь она права в своей обиде на него, и ему действительно стоило как мужчине объясниться с Нюрой, подобрать какие-то слова и дать понять, что все его ухаживания и вздохи под луной на самом деле оказались всего лишь результатом активности половых желёз, не имеющей никакого отношения к истинной любви, когда сердце готово выскочить от одного взгляда любимого человека. Ему было теперь ужасно стыдно. Он подошёл к Ане, обнял, прижал к себе и сказал:

— Ты права, Нюра. Как сволочь я тогда поступил. Молодой был. Боялся ответственности. Когда у нас случилось на сеновале, то вдруг почувствовал, что всё куда-то улетучилось. Понял, что не любил тебя по-настоящему, а признаться в этом не хватило смелости. Больше всего боялся, что после второго раза привяжусь к телу твоему и буду видеть в тебе просто бабу для утехи. А мне хотелось другого. Да и что я видел в жизни тогда? Кроме деревни и тебя одной из всего села? Теперь я действительно полюбил девушку, хотя мы даже толком ещё не разговаривали и не целовались. Соврал я про жену и не соврал про неё. Она у меня в сердце, Нюра. А тебя там нет и не будет никогда. Прости. — На последних словах он взял её руки в свои.

— Про жену я сразу поняла, Павлуша. А про остальное обидно мне слышать, но и понять тебя можно. Я ведь замуж-то от злости ко всем вам, мужикам, и вышла.

— Это как так?

— А вот гляжу, что сосед Андрейка мается, как супруга его сбежала в город. Дом у него большой. Земля, скотина. Алиментов платить не надо, без детей. А сам-то тютя тютей. Ну, думаю, выйду замуж за него, буду