Агапея - Булат Арсал

вить верёвки и под каблук его загоню. Так и получилось. Он и про гулянки мои знает, да только понимает, что и я могу быстро хвостом вильнуть, и тут вы меня только и видели. Детей, похоже, он не может иметь. Я ему так и сказала, что, мол, коли залечу от кого, то буду рожать. А он-то и рад только. Тьфу! Самой иногда противно за себя.

— Так, говорят, он тебе и учёбу в техникуме оплатил. И родителям твоим во всём помогает. И сеном, и дровами. Чего же ты над ним измываешься? Хороший же мужик-то…

— Ой! Не знаю я, Пашенька, что такое «хороший мужик». У одного е… а до подбородка, а сам жадный, как тот старый утёнок из американского мультика. Другой и богат, и красив, и щедрый, а вот жену ради меня бросать не хочет. Третий и молодой, и холостой, и образованный, а вот не тянет меня к нему в качестве жены. Знаю, что, когда состарюсь, он сам от меня гулять будет. Вот и выбрала себе такого, который и не изменит, и меня всегда простит. Деток только очень хочется. Ох как хочется, Павлик! Ведь баба же я! Баба! — вскричала она и зарыдала горькими слезами.

Павел притянул девку к себе и тут же почувствовал, как её слёзы потекли по его голому торсу.

— Как же ты запуталась, Нюрка. Жаль мне тебя, — грустно сказал Павел, посмотрел на часы и добавил: — Прости ещё раз. Пойду я уже. Хорошо?

— Не держи на меня, Паш, зла и ты. Сама во всём виновата. Дура я, Пашка. Извини и прости, — тихо ответила Анна, взяла обеими руками его голову и притянулась нежным и долгим поцелуем.

Потом отошла и, не желая показывать залитое тушью лицо, развернулась и побежала прочь.

«Красивая, чёрт возьми! И ножки стройные. И грудь пышная. Всё при ней. Работящая. Деревенская. Чего же тебе, Пашка, не хватало?» — спросил внутренний голос Павла, продолжавшего ощущать нежность Нюриных губ и сладость горячего поцелуя.

И всё же он не поддался искушению страстью, а его Агапея может быть совершенно спокойна за его верность. Главное — он не изменил себе и с чистой совестью завтра уезжает к ней. Осознание скорой встречи с желанной согрело его душу и наконец рассеяло тоску, поселившуюся в сердце с того самого момента, как он узнал о смерти отца.

Вечером были немногочисленные гости, опоздавшие на похороны накануне. Немного выпили, помянули, проводили. Снова уже теперь неполная семья осталась сидеть на скамейке у стены.

— Вот ты и уезжаешь, Павел, — начала разговор Прасковья, глядя отрешённо куда-то вперёд. — Я тебе там в дорогу еды наготовила. Всё в печи. Завтра с утра положу. Ещё горячим поешь в поезде.

— Спасибо, мама.

— Но я не о том хотела с тобой поговорить. — Мать сделала паузу и продолжила: — Чувствую я, что любишь ты свою девушку, и могу только порадоваться и за тебя, и за неё…

— Так я с ней ещё объясниться должен, — перебил её сын.

— У тебя всё получится. Не может она такого парня не полюбить. Сердцем ты чист. Умом Бог не обидел. Да и мужчина ты настоящий. Ты наш герой, сынок, — сказала она, обняла сына обеими руками и поцеловала в открытый широкий лоб.

За ней последовала и Паулина. Так и сидели втроём, обнявшись, на скамеечке.

— Об одном тебя прошу, Пашенька! Только об одном! Не дай себя убить! Умоляю, береги себя для нас! Не рискуй понапрасну! Вернись живым! Только вернись! А после войны жену свою привози, и живите здесь до конца дней. Детей растите. Меня радуйте. Места всем хватит. — Она говорила, вытирая слёзы уголком платка, повязанного на голове по-старушечьи. — Как же так получилось в нашей стране, что снова мы сыновей и мужей на войну провожаем? Вот ведь напасть-то какая… Хорошо, что мои родители этого на старости не увидели…

Слёзы продолжали заливать ей лицо. Заревела Паулина. Не удержался наконец и Павел.

— Я обязательно вернусь, мама! Верь мне и жди. Ждите меня, мои родные и единственные…

* * *

На станцию, где на три минуты останавливался поезд до Ростова-на-Дону, его никто провожать не поехал. Чего туда-сюда пятнадцать вёрст по жаре да по пыли на попутках трястись? Дома и без того дел хватает, да и не любил Пашка никогда долгих проводов со слезами. Вдоволь за три дня наревелись, натосковались, нагоревались, пока хоронили, пока поминали отца. Так и вышел за ворота с огромным рюкзаком за спиной, махнул рукой на прощание и ушёл по тропинке на большак, не оборачиваясь. Мама и сестрёнка долго смотрели ему вслед, надеясь, что остановится, обернётся и помашет рукой. Не случилось.

До конца отпуска было ещё три дня, и он нарочно уехал раньше, чтобы оставить денёк-другой для того, чтобы повидать Агапею. На войне приходится беречь каждый день жизни.

Народ уже свыкся с тем, что самолёты в Ростов перестали летать. Война, несмотря на ожидания и помпезную браваду пропагандистов центральных каналов, получалась непохожей на блицкриг, обещанный в её начале. Но людям необходимо передвигаться по земле, по стране. Кто-то направляется на отдых к морю, прихватив с собой ораву ребятишек, кому-то выдалась командировка по работе. Однако в то лето в поездах дальнего следования, проезжающих в любом направлении мимо Ростова-на Дону, стали всё чаще появляться мужчины разных возрастов в полевой камуфлированной военной форме, иногда отличавшейся по крою и окрасу от зелёной «цифры» до бежеватого «мультикама». Каждая эпоха диктует свою моду, и у всякой войны свой «модный приговор».

Пашка быстро нашёл нужный отсек в вагоне плацкарта, закинул на третий ярус походный баул, предварительно вынув из него «мыльно-рыльное», тормозок от матери, и удобно расположился на верхней полке. Через минуту состав лязгнул замками сцепных устройств, и за окном начал прощаться с пассажирами один из неприметных полустанков, которых по всей России бесчисленное множество. Вскоре под размеренный стук колёс поезда солдат забылся глубоким сном…

«…В город рота Рагнара заходила с северной стороны по трассе Донецк — Мариуполь. Справа горела автозаправка и лежало несколько тел в военной форме и одна женщина в непонятного цвета робе. Два трупа были наполовину обуглены. К проходной почти не тронутого бомбёжкой производственного предприятия подошли двумя группами, не выходя на открытую площадку, где, скорее всего, раньше располагалась автостоянка. Об этом говорили остовы десятков легковых автомобилей. Противник не вёл активного огня, лишь изредка выпуская в разные стороны короткие пулемётно-автоматные очереди. Хотелось надеяться, что оборона практически подавлена после того реактивного расстрела, который устроила союзная артиллерия целых