Пустующий трон - Кен Лю

– Это правда, – призналась Дзоми. – Меня особенно тревожит, что наиболее рьяные из протестующих кашима родом из беднейших районов Дара, где уровень образования в классическом ано и близко не сравнится с частными школами Хаана или Волчьей Лапы. Возглавляет протесты Рэдза Мюи: она, как и я, крестьянская дочь! Да ведь этим студентам переход на разговорный язык только на руку!

– Так ли это? – усомнилась Джиа. – Не уверена… Логографическое письмо и ограничение цитирования классиков ано уравнивает шансы экзаменуемых. Все, богатые и бедные, должны изучать одни и те же книги. Переход на разговорный язык и позволение писать сочинения на вольные темы, основываясь на личном опыте, дает преимущество состоятельным и привилегированным, ведь жизнь их детей куда богаче: они могут позволить себе путешествовать по далеким городам, любоваться предметами искусства, наслаждаться музыкой, вращаться в светских кругах и так далее.

– Но… – Дзоми опешила. – Я не думала… Я пыталась…

– Порой наши намерения приводят к совершенно противоположным результатам. У учащихся из низших сословий могут быть и другие причины возражать против твоих реформ. В отличие от студентов из Хаана или с Волчьей Лапы, для которых высокий ранг на Великой экзаменации – лишь оценка их давно доказанных талантов, эти студенты могут опасаться, что если они попадут в число фироа, то сие спишут на переход на разговорный язык, тем самым принизив их заслуги и лишив радости настоящей победы.

– Но это же нелепо и недальновидно, – возмутилась Дзоми. – А если они действительно так считают, то еще и эгоистично. Переход на разговорный язык и алфавит зиндари задуман не только для личного блага экзаменуемых; он пойдет на пользу всем бедным жителям Дара, которым недоступно…

– Не надо…

Но Дзоми уже разошлась и не могла прервать свою пылкую речь.

– Вы сами поддержали мое намерение поощрять использование букв зиндари, и я думала, что спустя столько лет хотя бы некоторые академики станут со мной солидарны. Использование алфавита зиндари ведет к повышению грамотности детей и взрослых, а запись правительственных документов разговорным языком позволила сотням тысяч граждан самостоятельно составлять договоры и соглашения, не опасаясь нечистых на руку магистратов и сборщиков податей. Но в школах почему-то продолжают трястись над логограммами…

– Не всякий вопрос имеет логический ответ, – изрекла Джиа. – Ты уже много лет проповедуешь переход на разговорный язык в письме. С твоей статистикой и фактами никто не спорит. Но ты не принимаешь в расчет доводы сердца.

– Что вы… имеете в виду?

– Дзоми, скажи, где хранятся данные последней переписи населения Гэджиры?

– Ну… где-то в архивах Имперского казначейства. Точно не знаю.

– А «Гитрэ юту»?

Дзоми не поняла, почему императрица вдруг вспомнила о старой книге Луана Цзиаджи, где тот, словно в блокноте, записывал наблюдения над льуку и первоначальные расчеты о том, как ведет себя Стена Бурь. Вопрос показался ей совершенно нелогичным.

– У меня дома, лежит на письменном столе возле кровати.

– Любопытно, что в одном случае ты назвала лишь здание, а в другом – точное расположение… Скажи, если вулканы Кана и Рапа вдруг начнут одновременно извергаться и Пан окажется под угрозой уничтожения, а у тебя будет время спасти только одну книгу: ты побежишь в Имперское казначейство за данными о переписи или домой за «Гитрэ юту»?

– За «Гитрэ юту», разумеется.

– А почему? Наблюдения Луана давно устарели и не несут практической пользы, а данные переписи будут полезны при восстановлении столицы. Чем ты можешь обосновать свое решение? Представь мне неопровержимые доказательства и факты. Проанализируй этот выбор.

Дзоми промолчала.

– Несколько лет назад Танванаки потребовала в качестве дани все наши личные украшения, – продолжила императрица. – Мне пришлось расстаться с несколькими бесценными нефритовыми подвесками, и я до сих пор не могу выйти в свет при полном параде, как того требует протокол. Если бы ты могла вернуть одно украшение, утраченное в тот день, то какое бы выбрала?

– Ожерелье из ягод, подаренное мне учителем, – с некоторой неохотой ответила Дзоми.

– В ходе битвы в заливе Затин мы потеряли много оружия и боевых машин. Стоимость одних только копий с алмазным напылением равняется сумме налогов, собираемых с крупного города за год. Если бы ты могла вернуть что-нибудь из утраченного оружия, то что бы предпочла?

– На-ароэнну, Конец Сомнений, клинок маршала.

– А если я попрошу сменить эмблему твоего министерства на надпись буквами зиндари, чтобы всем было проще прочитать, ты ведь с радостью на это согласишься?

Дзоми снова промолчала.

– Все твои ответы продиктованы не логикой, а чувствами. Ты отдаешь предпочтение сентиментальной ценности, а не практической. Так почему ты попрекаешь кашима, которые ведут себя точно так же?

– Но ведь это вовсе не то же самое! Нельзя сравнивать личные чувства и…

– Не вижу разницы. Логограммы ано – это наша история. Они связывают нас с прошлым, с подвигами героя Илутана во время войн Диаспоры, с рассказами великих мудрецов, живших еще до эпохи Тиро. Тогда как буквы зиндари были изобретены, чтобы облегчить ведение записей купцам и упростить измерения ремесленникам, чтобы позволить государственным писарям делать сокращенные пометки, которые потом можно будет переписать логограммами. Эти буквы всегда несли исключительно практическую функцию; они лишены красоты и очарования логограмм.

– Я не оспариваю красоту логограмм, но эта красота имеет свою цену. Да, логограммы позволяют сочинять хитрые зрительные образы, геометрические стихи, загадки, столь обожаемые учеными. Они позволяют придумывать бесконечные игры, которыми от скуки маются богатые и образованные. Но все это меркнет по сравнению с удобствами для простолюдинов…

– Ты продолжаешь выступать от имени бедняков, хотя бедные кашима уже отвергли твои идеи, – перебила Джиа. – Когда ты последний раз брала в руки косу или тяпку? Когда последний раз выбирала из моря невод с угрями или сигами? Когда тебе последний раз приходилось просить токо давиджи составить письмо? Как давно ты уже живешь в Пане? Сколько лет считаешься одной из наиболее влиятельных персон на Островах?

Слова императрицы звучали как пощечины. Дзоми всегда гордилась тем, что выросла в бедной семье, как будто незнатное происхождение морально возвышало ее над остальными. Но теперь императрица упрекала ее в том, что она потеряла связь с реальностью, оторвалась от корней.

– Мне прекрасно известно, каково быть бедной! Хоть сто лет здесь проживу, а не забуду вкус маринованных гусениц. Эти студенты сами не знают, что для них хорошо, а я знаю!

Императрица тяжело вздохнула.

– Никто не обвиняет тебя в недостаточных знаниях или в оторванности от корней. Порой мне кажется, что ты чересчур умна, чтобы понимать вещи, очевидные другим.

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

– Слушай свое сердце, Дзоми, и