Пустующий трон - Кен Лю

– Твое дело – дать совет, – со вздохом промолвила Сото. – А уж Фиро самому решать, принять или его отвергнуть.

– Забудьте, – хлюпая носом, отозвалась Фара. – Хватит с меня политики, которая мне уже поперек горла стоит! Ну и семейка!

Ни та ни другая не заметили двух крупных воронов, черного и белого, которые взлетели в воздух, сорвавшись с верхнего сука дерева.

Вороны опустились рядом со скальным прудом неподалеку от «темной комнаты» Фары. Из пруда на поверхность поднялся золотой карп.

– Если бы только Джиа сотрудничала с Фиро…

– …а не пререкалась с ним, будто они смертельные враги!

– Сестрицы, нельзя заставить двух смертных, чьи идеалы противоположны, шагать рука об руку в одном направлении.

– С каких это пор ты заделалась знатоком человеческого мышления?

– Может, просветишь нас, что замышляет Джиа?

– Постойте, постойте! Кана и Рапа, не обижайтесь. Я просто отмечаю, что мы можем лишь подсказывать смертным, а они, будь то взрослые или дети, сами решат, куда им двигаться.

– Тутутика, если бы только твоя подопечная сумела наладить отношения брата с императрицей…

– …то мы бы значительно приблизились к цели.

– Сестрицы, вы все лишь о себе да о своих желаниях волнуетесь. А как насчет моих желаний? Ведь мы все хотим разного. Фитовэо хочет, чтобы Фиро повел в поход большую армию, независимо от того, какими окажутся последствия. Вы желаете, чтобы дара непременно одержали верх над льуку, будь то силой или хитростью. Киджи стремится защитить как народ Руи и Дасу, так и льуку, но не знает, как это сделать. Руфидзо вовсю спасает беженцев. Я хочу, чтобы все дружили и не трогали мою любимую принцессу. А Тацзу…

– …Никто не знает, чего хочет этот мутный недорыб.

– Верно. Но раз уж мы не можем договориться даже между собой, глупо надеяться, что у нас получится направлять смертных.

– Про Луто забыли. Он единственный из нас всегда точно знал, что делать.

Миновав маленький изогнутый мост Правил, Дзоми Кидосу вошла в частное крыло дворца, где императорская семья отдыхала от публичного внимания. На ее официальном придворном платье было вышито изображение весов, на которых лежала рыба, – этот символ Дзоми сделала официальной эмблемой своего министерства. Ранней весной в таком наряде было прохладно.

Ей не хотелось идти сюда, оказавшись в весьма затруднительном и щекотливом положении. Однако ее профессиональная репутация была под угрозой. Дзоми нуждалась в авторитете и четких указаниях, а это могла предоставить только императрица.

Она никогда не обращалась к Джиа, используя уважительный титул «ренга», но за годы совместной работы привыкла одновременно бояться императрицу и восхищаться этой женщиной. В разное время Джиа была для нее матерью, учителем, противником, подругой, а иногда – никем из вышеперечисленных. Дзоми никак не могла разгадать императрицу. Чем больше она узнавала о Джиа, тем меньше знала ее.

Однако сейчас Дзоми крайне в ней нуждалась.

Она осмотрела Дворцовый сад. Задержала взгляд на теплице, установленной на месте грядки таро, возле которой император Рагин когда-то разговаривал с ее учителем Луаном Цзиаджи. Разнообразные травы росли теперь на месте живого лабиринта, где в былые времена гулял Дзато Рути, дискутируя о морализме со своим любимым учеником Тиму. Кустики обезьяньих ягод были посажены там, где Тэра – ее ненаглядная Тэра – остановила Дзоми, чтобы поболтать, когда та спешила на памятную встречу с императрицей, на которой решалась судьба Гин Мадзоти.

«Все меняется. Земля принадлежит живым, а не мертвым, – подумала Дзоми Кидосу. – А как насчет тех, кто жив, но находится далеко от нас?»

Разглядывая цветы, Дзоми как наяву увидела стройную фигурку девочки, которая выскочила из сада подобно грациозному дирану, остановила ее и принялась что-то лепетать, краснея до кончиков ушей. Она как будто вновь услышала нежный смех той девушки, что однажды сидела рядом на скале, держа ее за руку и глядя на умытый дождем мир. Словно бы опять почувствовала тепло ее дыхания на своих губах и биение ее сердца в такт своему.

«Ах, Тэра, где же ты сейчас? Жива ли ты?»

Воспоминания внезапно прервал мужской смех. Дзоми нахмурилась.

Из-за теплицы выскочили двое юношей, едва ли старше двадцати лет от роду, и со смехом спрятались за большими цветочными горшками. Их привлекательные лица показались Дзоми знакомыми, но вот имен она вспомнить не могла – императрица так часто меняла свои живые игрушки, что запоминать их не было никакого смысла.

– Кого первого поймаю, тот сегодня будет спать на полу! – воскликнул игривый голос – тот же самый голос, что одним словом мог решить судьбы миллионов человек.

Дзоми выпрямилась в полный рост и отвесила поклон-джири в направлении источника звука. Придорожные кусты расступились, и перед нею появилась Джиа Матиза Гару, регент Дара.

На императрице была шелковая красно-золотая мантия традиционного кроя, которая вполне подошла бы ученому из ее родной Фасы, если бы не цветовая гамма и вышитый узор из одуванчиков под воротником и на длинных ниспадающих рукавах – символ императорской семьи. На ногах у нее были деревянные сандалии с кожаными ремешками, крайне удобные для хождения по земле и грязи. В последнее время Джиа предпочитала носить мужские мантии, наряжаясь в женские платья лишь по официальным поводам, и в Пане у нее нашлось много подражательниц. Теперь в столице можно было встретить и знатных дам, и купчих в привлекающих взгляд мантиях мужского фасона.

Джиа неспроста считалась законодательницей мод. Сейчас, когда ей было уже за пятьдесят, ее красоту сравнивали с красными осенними кленами и золотыми деревьями гинкго, более яркими и величественными, чем свежая весенняя зелень и легкомысленная пышность лета. Хотя огненно-рыжие волосы императрицы уже тронуло тусклое серебро, ее взгляд стал еще более острым и проницательным, пробирая до дрожи всех, кто отваживался посмотреть ей в глаза.

Джиа огляделась в поисках своих юных любовников. А когда вместо них заметила Дзоми, то кивнула, улыбнулась и жестом попросила ее подойти.

– Рэрэ, Момо, игра окончена. Ступайте на кухню и скажите, чтобы принесли чаю в Подлунную беседку.

Дзоми поклонилась ниже, чтобы спрятать невольную улыбку. Очевидно, даже саму императрицу не интересовали имена любовников; она звала их кличками, больше подходящими домашним котам.

От мужчин, считающих, что своими постельными умениями они могут завоевать расположение самой могущественной женщины в мире, возвыситься таким образом и обеспечить свои семьи, не было отбоя. Императрица заваливала их дорогими подарками и всячески баловала, но в супруги не брала и до государственных дел не допускала. Ее невоздержанность раздражала старых моралистов, но Дзоми считала это забавным. Ее учитель, Луан Цзиаджи, не во всем следовал