Романески - Ален Роб-Грийе

смотрит слишком долго, словно он думает о чем-то другом и видит в конце концов что-то совершенно иное, быть может, унесясь мысленно куда-то далеко, в потусторонний мир. Прямо напротив него, не зная что делать со своими тонкими, изящными руками с нежными, округлыми изгибами (еще не испорченными спортивными занятиями на свежем воздухе), и потому подняв их к лицу, стоит юная девушка, почти девочка-подросток. И воздела она неодинаково согнутые в локтях руки — словно в надежде этим жестом обеспечить последнее убежище для своего стыда, в то время как ее целомудрие выставлено на всеобщее обозрение, подвергается осмотру и заносится в опись перед предстоящим неизбежным жертвоприношением. Вся поза в точности воспроизводит позу, в которой скульптор запечатлел и заставил навеки застыть Прекрасную Анжелику перед фонтаном в Мениле. Де Коринт вновь медленно поднимает на нее глаза.

Здесь можно было бы дать обыкновенное описание юной немочки, только слегка эротизированное: красочно изобразить пухленькое, довольно упитанное тельце, маленькие, но уже достаточно хорошо округлившиеся грудки, талию, гораздо более ярко выраженную, чем свойственно девочкам ее возраста, молочно-белую гладкую кожу, оставшуюся именно белой и гладкой, несмотря на частые игры под палящим солнцем, треугольничек рыжеватых волос и т. д. Обычный набор: пристальное внимание к интимным прелестям, изобилие запретных, то есть непристойных прилагательных, скрытая жестокость.

Де Коринт знаком велит девушке подойти еще ближе. Она немедленно подчиняется, не пытаясь оттянуть время, так как понимает, что это бесполезно. Милая, спокойная и покорная, девушка исполняет в точности все приказания строгого исследователя-оценщика и позволяет рассматривать себя со всех сторон, в самых различных позах, придвигаясь к покупателю все ближе. Он рассеянно начинает ее ласкать. Она сама услужливо и охотно раскрывается ему навстречу, естественная, словно полевой цветок, по всему ее юному телу пробегает довольно заметная чувственная дрожь, в то время как бедра ее сами собой напрягаются и изгибаются, руки поднимаются вверх и вытягиваются дугой над копной золотистых рыжеватых, словно шерсть дикого зверька, волос, а ротик тоже сам собой раскрывается, и становится виден розовый кончик языка, таящийся за двумя рядами маленьких ровных зубок, ослепительно-белых, крепеньких, остреньких, как у хищной зверюшки. Де Коринт задается вопросом, не слишком ли она уже опытна, не стоит ли ему пожалеть об этом; он мысленно спрашивает себя, не огорчает ли его то, что он не дождался от нее более неловких, менее услужливо-любезных движений, свойственных настоящим «дебютанткам», только-только достигшим половой зрелости и подвергающимся насилию. Эта ведь тает от первых прикосновений совершенно незнакомого человека. Но он, конечно, сумеет в тайнике постели спровоцировать ее на сопротивление и вызвать у нее слезы.

— Она, похоже, из молодых, да ранних, — говорит де Коринт, и в голосе его слышится легкий упрек.

— Климат таков! — отвечает коротко, словно отрезает, предположительный, но маловероятный отец.

Однако де Коринт, продолжая свои исследования, принимается настаивать на том, что товар, который ему предлагают, уже был, так сказать, в употреблении и прошел некоторую «обкатку».

— И она уже не девственница.

— Честно говоря, меня это не очень удивляет! — отвечает продавец, еще шире расплываясь в улыбке.

Уж не он ли сам лишил ее невинности? Не он ли научил ее принимать соответствующие позы, быть такой услужливо-любезной? Не он ли пробудил в ней тягу к наслаждению? Де Коринт, ощутив некоторое волнение и даже смущение при виде того, как влажная слизистая оболочка интимного местечка покорной рабыни очень быстро становится по-настоящему мокрой, был ужасно раздражен и возмущен тем, что это явление вызвало у «папаши» взрывы все того же истерического, визгливого, доходящего до фальцетных рулад смеха. А немец, по-прежнему непредсказуемый в своей реакции и поведении, внезапно обрывает смех на самой высокой ноте и резко меняет тему, чтобы спросить с совершенно неожиданной серьезностью и даже некой торжественностью в голосе:

— Вы намереваетесь на ней жениться?

— Нет! — резко и сухо бросает ему граф Анри, не переставая ласкать потайные прелести Мари-Анж, проникая все глубже и глубже внутрь и предаваясь этому занятию с нарастающими страстью и тщанием.

— Это весьма достойно сожаления и даже весьма прискорбно, — говорит так называемый отец, — но именно этого я и опасался Да, я подозревал, что так и будет. Но в любом случае, вне зависимости от того, произойдет ли это с благословения Церкви, то есть после совершения определенных таинств, или без оного, вы не сможете быть никем иным, как джентльменом.

— Откуда вам знать?

Девушка, по телу которой медленно-медленно начинает распространяться зарождающаяся волна томной дрожи, предвещающей мерные колебания, сходные с колебаниями морской зыби, однако продолжающая стоять прямо и неподвижно, словно она прикована цепями или привязана веревками к пыточному столбу, нравится де Коринту безмерно, но, несмотря на это, настроение у него внезапно портится и с каждой секундой продолжает все больше ухудшаться — он оказывается во власти какого-то раздражения, странной подозрительности и в некотором роде даже тревоги, неясной, смутной, непонятно чем порожденной. И вот совершенно неожиданно немец переходит со своего родного языка, на котором и велся весь диалог, на превосходный французский и произносит почти без всякого акцента:

— Кавалерийский офицер не может быть никем иным, кроме как человеком чести, полковник де Коринт.

Граф Анри, словно обжегшись, резко отдернул руку, и жест этот был нарочито, преднамеренно грубым. Девушка невольно вскрикивает, тихонько и жалобно, сдвигает ноги и робко подносит маленькую ручку к рыжеватому треугольнику, прикрывая свои истерзанные пальцами де Коринта половые органы. Граф молча, пристально, в упор, невозмутимо и бесстрастно смотрит на субъекта в железных очках, на лице которого застыла какая-то очень неприятная ухмылка, ехидная, вызывающая, провокационная, быть может, даже угрожающе-опасная, обнажающая зубы. После довольно продолжительного молчания он говорит:

— Не под этой фамилией я зарегистрирован в книге отеля, как, впрочем, и не эта фамилия фигурирует в моем паспорте. Уж не обладаете ли вы даром ясновидения?

— До определенных событий в нашей стране я возглавлял кафедру парапсихологии в Гейдельбергском университете, — объясняет наличие столь глубоких познаний человек, являющийся по совместительству тайным агентом и торговцем живым товаром, объясняет, так сказать, на полном серьезе, тотчас же чопорно, на академический манер, кланяясь и представляясь:

— Профессор Ван де Реевес, к вашим услугам.

— Граф Анри де Коринт, — машинально произносит наш разоблаченный герой, встав с кресла, чтобы ответить поклоном на поклон.

Потом, погрузившись в раздумья над этим новым неожиданным поворотом в своем положении, он подходит к большому окну. Под самой ближней араукарией, как раз напротив отеля, в тени ее раскидистых ветвей, располагающихся строго горизонтально по отношению к земле и строго перпендикулярно по отношению к идеально прямому стволу, неподвижно