Романески - Ален Роб-Грийе

движениями, а также огромными, такими темными очками, что совершенно невозможно определить, кто из них ненадолго отлучился.

Под деревом, совсем рядом с мужчинами, стоят два больших черных мотоцикла. Должно быть, это их мотоциклы, так как один из двух „близнецов“, тот, что держится справа — и которого, кстати, из окна видно хуже, чем того, что слева, — упирается задом в кожаную подушку на седле одного из мотоциклов (возможно, седло второго мотоцикла тоже снабжено такой подушкой) и сжимает одной рукой руль. Мотоциклы стоят очень близко друг к другу, так сказать, параллельно, они развернуты по направлению к улице и, похоже, в любую минуту готовы сорваться с места. Нахально, вызывающе выставляя напоказ свою мужскую суть, бравируя своей энергией и отвагой, своим мужественным видом, который придают им излишне коротко подстриженные иссиня-черные волосы, узкие брюки и рубашки из плотной ткани, украшенные на плечах погонами на пуговицах, мужчины эти похожи на членов какой-нибудь негосударственной карательной организации или одного из тех полувоенных формирований, что в изобилии существуют сейчас в штате Санта-Катарина.

Но размышления рассказчика на предыдущих страницах (две фразы в несобственно прямой речи, которые, несомненно, следует приписать самому нашему герою) должны ненадолго заставить нас остановиться. Вероятно, вы уже догадались, что речь идет о том весьма тревожном намеке на множество способов, к которым мог бы прибегнуть граф Анри, чтобы без особого риска для себя после более или менее длительного „употребления“ избавиться от юной любовницы, к которой он не питал особого доверия и которой он даже в некотором роде опасался еще до вступления с ней в интимные отношения, причем избавиться в данном случае означало не что иное, как сделать так, чтобы она исчезла. Как я уже рассказывал в других моих произведениях, политические противники де Коринта часто обвиняли его в том, что он якобы принимал активное участие в уничтожении банд одичавших беспризорных подростков — банд, образовавшихся во время гражданской войны на разоренных равнинах и представлявших собой весьма серьезную опасность для населения и державших людей в страхе в то время, когда он сам прибыл в Бразилию.

Все газеты тогда только и писали в рубриках „Происшествия“ об ужасающих бесчинствах членов этих крупных шаек, которые жили большими сообществами в городках и поселках, превращенных в руины в результате артиллерийских обстрелов и бомбежек; в этих сообществах основной идеологией был анархизм, их члены не признавали никаких законов государства и сами были поставлены вне закона; и вскоре после образования этих банд между ними и властями двух стран по обе стороны бразильско-уругвайской границы, весьма, кстати, неопределенной, и по всему штату Риу-Гранди началось открытое противостояние, вернее, начались настоящие боевые действия. Члены банд систематически занимались грабежом и разбоем, порой не только вблизи мест, где находились их логова, но и довольно далеко, они отнимали у жителей имущество, разрушали здания, поджигая их или взрывая, а также занимались и убийствами мирных добропорядочных граждан, осуществляя свои кровавые подвиги в основном при помощи холодного оружия или отправляя ни в чем не повинных людей на гигантские костры, не щадя ни стариков, ни женщин — даже беременных, — ни малых детей; правда, иногда они уводили своих сверстников и сверстниц с собой, обращали их в рабство, чтобы они либо прислуживали им, либо находились у них в качестве заложников, либо становились наложницами, а порой и для того, чтобы „обратить их в свою веру“, то есть привлечь на свою сторону и завербовать в ряды банды. И все эти ужасы происходили во многих городах, даже на известных морских курортах с большими старомодными отелями, которые изо всех сил пытались возродиться к жизни после окончания самого конфликта.

Банды эти по составу были смешанные, их членами были как мальчики-подростки, так и девочки в возрасте от двенадцати до семнадцати лет. Некоторые из них говорили по-португальски, другие по-испански, а кое-кто, правда, таких было гораздо меньше, знали только немецкий. Но, вне зависимости от того, в какой стране они родились, вне зависимости от пола и возраста, все эти юные разбойники проявляли одинаковую жестокость, одинаковое хладнокровие и бесстрашие при совершении преступлений, одинаковую хитрость и решительность, а также демонстрировали полнейшее отсутствие как сомнений в правильности своих действий, так и угрызений совести, что превращало их в очень сильных и грозных врагов мирного населения, повергавших добронамеренных жителей в трепет и сеявших по всей округе ужас. Однако вооруженные формирования, являвшиеся либо частями регулярной армии, либо неким подобием отрядов самообороны, на которые была возложена задача ликвидации этих банд, как говорят, проявили в ходе данной операции столь чудовищную жестокость, что жестокость подростков не могла идти с ней ни в какое сравнение, хотя их действия иначе как кровавыми злодеяниями назвать было нельзя. Этих детей рассматривали как лиц, безвозвратно потерянных для общества, как неисправимых, а потому никто из них и не выжил, хотя многие и попадали в плен без единой царапины после неожиданной ночной атаки, заставшей их врасплох, когда они спали тяжелым сном без сновидений, или попадали в руки военных в результате предательства. Оказавшись в полной власти солдат, разгоряченных долгими месяцами беспощадной борьбы и опьяненных картинами насилия, какие рисовало им их пылкое варварское воображение, подростки были уничтожаемы один за другим либо прямо на месте пленения, либо несколько часов спустя. Только самые привлекательные девочки и самые хорошенькие мальчики, весьма, так сказать, двусмысленного вида, на которых останавливали свой выбор офицеры, могли иногда избежать немедленной смерти, протянуть еще несколько недель или даже месяцев, но щадили их, как известно, не из человеколюбия, а по причинам совсем иного свойства (читайте об этом в „Воспоминаниях о Золотом Треугольнике“), и в любом случае в конечном счете это была всего-навсего отсрочка кровавой развязки, только продлевавшая их мучения. Все позволяет думать, что огромное и пышно-роскошное здание музыкального театра, превращенное в тюрьму, где „холили и лелеяли“ этих избранных пленников и пленниц, в большинстве своем девочек, еще не достигших половой зрелости, или совсем юных девушек, — предназначенных для удовлетворения преступных страстей внешне обычно столь суровых и строгих представителей правящего класса и власть предержащих (чиновников, должностных лиц городской администрации, судей, прокуроров, полицейских, архиепископов, деловых людей — как мужчин, так и женщин), и этой весной 1946 года по-прежнему было заполнено, так сказать, было хорошо снабжено подходящим товаром, и, несомненно, жертвы для утех богатых и влиятельных лиц поставлялись туда теперь иными путями, чем прежде, так как „военные трофеи“ стали попадаться гораздо реже. Не об этом ли думал де Коринт?

По слухам, граф якобы только ради