Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Рубаха являлась обязательным и ведущим компонентом крестьянской одежды. Ее носили дети и взрослые, мужчины и женщины; без нее не обходился ни один комплект одежды. В народном свадебном обряде существовал ритуал «рубашки крáить», чья суть сводилось к приготовлению венчальной рубахи жениху, которая, будучи сшита собственноручно невестой, должна была способствовать усилению их взаимной привязанности и любви. Поэтому к венчанию отправлялся «жених в рубашке, подаренной невестой», а «на невесте платье – подарок жениха» [1361] (с. Константиново Рыбновского р-на).

Повсеместно на Рязанщине был принят обычай: «вскоре после сватовства ехали рубашки крáить (2 сестры, или снохи, или ещё какая родня)» [1362] (с. Лукмос Сапожковского р-на). Перед началом шитья приданого подружки невесты шли в дом к жениху рубашки обмерять , то есть снимать мерку с парня и с окон на шторки (с. Корневое Скопинского р-на [1363] ). Аналогично: «вскоре после сватовства родня невесты ехала рубашки обмерять » [1364] (с. Берёзовка Сапожковского р-на); «“ Рубаху кроить ” для будущей свекрови идут сватьи примерно за неделю до свадьбы. Идут с куском холста снимать мерку, но обряд этот со временем стал чисто условным: приходят, угощаются и, большей частью, не сняв мерки, возвращаются домой» [1365] (с. Константиново Рыбновского р-на). Изначальное назначение ритуала могло утратиться с переходом на ношение городского типа одежды (сшитой в ателье или фабричного производства), однако сам термин продолжал бытовать в народном сознании.

В сочинениях Есенина не отражены приемы содержания рубашки в чистоте, являющиеся женской прерогативой в многочисленной крестьянской семье. Очевидно, это обусловлено мужским менталитетом поэта. Между тем, в селе Константиново встречаются фольклорные произведения на эту тему – например, фривольная частушка, указывающая на архаичный способ глажения посредством скатывания изделия в трубу:

Я и печку топила,

И голландку топила,

И рубашку катала ,

И за курку хватала. [1366]

Одежда священнического типа: риза, ряса и др

В русском языке безотносительно к его региональной разновидности (диалекту и «малым жанрам» местного фольклора) при жизни Есенина и теперь еще бытуют фразеологизмы, в которых иносказательный смысл заложен в упоминании одежды. А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) употребляет такие выражения, например: Михаил Молабух «с горя вконец напивался до белых риз ». [1367]

В «Поэтических воззрениях славян на природу» А. Н. Афанасьева поэт мог вычитать, что «народ до сих пор повторяет, что “небо – нетленная риза Господня ”». [1368] Поэтому у Есенина появилась мифологическая картина: «Зиждитель щедрый, // Ризою над землею // Свесивший небеса » (II, 55 – «Преображение», 1917). В духе грядущего апокалипсиса прослеживается ее дальнейшее трагическое развитие: «Рухнули гнезда // Облачных риз . // Ласточки-звезды // Канули вниз» (II, 50 – «Пришествие», 1917).

Есенин относил ризы к божественным одеяниям и соответственно располагал их вдали от реального мира: «А ты из светлого рая, // В ризах белее дня » (IV, 116 – «Занеслися залетною пташкой…», 1915). Сам Господь одет в такие же одеяния, но иного цвета, сопоставимого с зарей и предзакатным солнцем, что прослеживается в контексте «маленькой поэмы» и наблюдается в иконописном типе «Господь Вседержитель» (вместе со «Спасом в силах», «Спасом Ярое око»): «На престоле светит ярче // В алых ризах кроткий Спас» (II, 15 – «Микола», 1915). Наталья Карева в богомольном пути «о Киеве думает, ризы божеские бластятся» (V, 113 – «Яр», 1916).

Типичной принадлежностью Родины и одновременно ее отличительной характеристикой служит определение: «Хаты – в ризах образа» (I, 50 – «Гой ты, Русь, моя родная…», 1914). Есенину привычно было лицезреть иконы в металлических окладах. Однако знаток древнерусской старины – глубокоуважаемый Есениным профессор Ф. И. Буслаев в статье 1866 г. «Общие понятия о русской иконописи» (часть I «Сравнительный взгляд на историю искусства в России и на Западе») высказал критическую оценку сравнительно нового обыкновения закрывать иконописную композицию внешними атрибутами: «До крайней степени безвкусия дошло наше церковное искусство последних ста лет в неуклюжем соединении формы пластической с живописною, в распространившемся повсюду обычае покрывать иконы так называемыми ризами , в которых сквозь металлическую доску, изрытую плохим рельефом, кое-где будто из прорех в глубоких ямках проглядывают лица, руки и ноги изображенных на доске фигур». [1369]

В стихотворении «Край ты мой заброшенный…» (1914) Есенина идет сопоставление пяти домишек с пятиглавым храмом, и церковная составляющая такого метафорического уподобления заметна в том числе и в «одежном коде», посредством которого соломенная крыша приравнена к праздничному одеянию священника: «Под соломой- ризою // Выструги стропил» (I, 60).

Уроженка с. Константиново вспоминает о священнике И. Я. Смирнове, жившем при Есенине: «А у отца Ивана риза была специально. У него жёлтые были, белые были – это я как сейчас помню». [1370]

Однако ризой в древнерусском языке и в диалектах называется не только облачение священника, но и одежда вообще (сравните лексику из процитированного Ф. И. Буслаевым «Русского Иконописного Подлинника» – см. выше). Такое словоупотребление сохранилось на Рязанщине; например, в Данковском у. на крестинах «кума дает “ ризки ” родильнице, аршина 2 дешевого ситцу и рубашку ребеночку». [1371]

Обожествление природы, поданное под христианским углом зрения, обнаруживается у Есенина в поэтических строках: «Край любимый! Сердцу снятся // Резеда и риза кашки» (I, 39 – 1914). Такой прием «православного олицетворения» не придуман поэтом, а заимствован из фольклора – сравните рязанскую загадку о капусте: «Поп низок – сто ризок », [1372] однако и здесь «ризки» восходят к понятию одеяния вообще и зрительно напоминают детские пеленки, названные «ризками» в родильном фольклоре и этнографических описаниях.

К божественным одеждам по своей сакральной сути близко одеяние духовенства. Есенин употребляет название священнической одежды в прямом и даже сниженном смысле, подчеркивает ее затрапезный и испачканный вид. Так автор поступает, например, стремясь уменьшить праздничность свадебного обряда, неудачное проведение которого предрекло и обусловило в дальнейшем несчастный брак: «…крякнул дьякон и, подбирая засусленный подрясник , повернул обратно» и «Дьякон, склонясь над лужей, замывал грязный подрясник » (V, 16, 17 – «Яр», 1916).

Терминология одежды священников применяется также в иносказательном смысле, причем таких вторичных окказиональных (индивидуально-авторских) значений может быть несколько. Так, в сочинениях Есенина дефиниции священнической одежды показаны применительно к природным реалиям, благодаря чему создается величественная картина природы-храма: «Стелется синею рясой // С поля ночной холодок…» (I, 131 – «Вот оно, глупое счастье…», 1918). Кроме того, Есенин использует те же самые термины одежды духовенства для проведения своей литературной политики: «Перед нами встает новая символическая черная ряса , очень похожая на приемы православия, которое заслонило своей чернотой свет солнца истины. Но мы победим ее, мы так же раздерем ее, как разодрали мантию заслоняющих солнце нашего братства» (V, 212 – «Ключи Марии», 1918).

Иносказательность употребления терминов священнических одеяний применительно к атмосферной («солярной») мифологии оказывается у Есенина более актуальной: «Синею водою солнце моясь, // Свой орарь мне кинуло к ногам» (IV, 151 – «Мечта», 1916). Орарь – это часть облачения дьякона, а именно широкая лента с вышитыми крестами, надеваемая через левое плечо; символизирует крыло ангела, с помощью его дается знак к началу богослужения [1373] (см. комм.: IV, 395).

Одним из способов указать на бедственное положение священника, а может быть, вообще создать ему скверную репутацию, является постановка неподходящего эпитета к названию священнической одежды – эпитета реалистического, слишком бытового применительно к священному одеянию: «Длинный поп в худой епитрахили // Подбирает черные копейки» (IV, 118 – «Поминки», 1915). Епитрахиль – цветная лента, надеваемая на шею под ризами и спущенная двумя концами на грудь священника и скрепленная там.

Другим способом усилить плохую репутацию священника служит одевание его не в типичную священническую униформу, но в обычную для описываемой местности верхнюю одежду, причем помятую и обветшалую: «С взбитой набок отерханной шапкой и обгрызанным по запяткам халатом , завернув в ворот редкую белую бороденку, вышел поп» (V, 16 – «Яр», 1916).