Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1822 г. Батюшков пытался покончить с собой. Тридцать три года он провел в состоянии умопомешательства и умер в 1855 г.
В период краткого творческого расцвета Батюшков переводил Грессе, Парни, Буало и Тассо, а также писал самостоятельно, подражая стилю любимых поэтов. Он и Жуковский были предшественниками Пушкина, и в юности наш поэт считал Батюшкова своим самым любимым русским учителем. Гармония и точность — таковы были литературные достоинства, усвоенные им от обоих, но даже ранние стихи Пушкина обладают большей живостью и силой, чем произведения его учителей Позднее Пушкин критиковал Батюшкова и оставил несколько интересных замечаний на полях его «Опытов», но в ЕО есть еще нечто, отражающее плавность стиха, определенную предпочтительность в выборе лексики и различные усовершенствования стиля, присущие Батюшкову.
Я обратил внимание, что лишь один английский поэт (очень незначительный), а именно Бернард Бартон, обращаясь в стансах 1824 г. (ст. III) к Джону Баурингу, переводившему Батюшкова для своей русской антологии, раскладывает имя поэта на четыре слога (Ба-ти-уш-ков):
Derzhavin's noble numbers, soaring high,Replete with inspiration's genuine force,And Batiushkov's milder melody,Warm from domestic pleasure's sweetest source.
(Державина величавые стихи, взмывающие ввысь,Исполиеииые истиииой силы вдохиовеиья,И более тихая мелодия Батиушкова,Согретая иежиейшим источником домашиих радостей.)
12 Капусту садит, как Гораций… — Чижевский недоумевает, зачем Горация заставили сажать капусту. На самом деле это распространенный галлицизм planter des (ses) choux[678], означающий «жить в деревне». Но помимо всего прочего Гораций действительно занимался сельским хозяйством. Обыкновенно растущие в огороде olus или holus[679], среди которых вполне могла быть и brassica (капуста), встречаются в «Сатирах», кн. II, 1, 74 и VI, 64 (см. коммент. к эпиграфу ЕО гл. 2) и «Посланиях» (кн. 1, XVII, 13). В «Сатирах» (кн. II, IV, 15) содержится отдельное упоминание о caule, капусте или кочерыжках («colewort», как ее именует Дэвид Уотсон), которая «на сухой почве вырастает слаще, чем в пригородных огородах».
Схожее и, возможно, исходное французское выражение planter (или cultiver) ses laitues (à Salone)[680] восходит к письму ушедшего на покой римского императора Диоклетиана, посланному из Салоны (в Далмации) его сподвижнику Максимиану; в нем говорится, что удовольствие, доставляемое выращиванием овощей собственными руками, неизмеримо выше всех радостей обладания политической властью.
VIII
Он был не глуп; и мой Евгений,Не уважая сердца в нем,Любил и дух его суждений,4 И здравый толк о том, о сем.Он с удовольствием, бывало,Видался с ним, и так нималоПоутру не был удивлен,8 Когда его увидел он.Тот после первого привета,Прервав начатый разговор,Онегину, осклабя взор,12 Вручил записку от поэта.К окну Онегин подошелИ про себя ее прочел.
2 …сердца в нем… — «Сердце» употребляется здесь в значении вместилища нравственных достоинств — великодушия, чуткости, честности — всего того, чего лишен Зарецкий. Ср.: «man of heart», «homme de coeur». Чуть дальше слово «сердце» означает «гнев» («младое сердце» Ленского — XI, 4). Расположение шахматных фигур, полученное здесь Пушкиным, не соответствует плану, намеченному после первых ходов игры. Мы можем допустить, что скучающий щеголь завел знакомство с романтическим Ленским (по сути дела, заменившим рассказчика в дружеских пристрастиях Онегина), но вряд ли его закадычным другом мог стать Зарецкий, ничем не отличающийся от Буянова и обладающий всеми чертами провинциального «мерзавца», столь для Онегина неприемлемыми. С другой стороны, для развития сюжета абсолютно необходимо, чтобы Онегин знал Зарецкого и боялся его клеветнических измышлений.
11 …осклабя взор… — Глагол «осклабиться», редко употребляемый сегодня, скорее подразумевает презрительную или самодовольную ухмылку, усмешку или же вид goguenard[681], чем ту улыбку, которую, как мне кажется, имел здесь в виду Пушкин.
IX
То был приятный, благородный,Короткий вызов, иль картель:Учтиво, с ясностью холодной4 Звал друга Ленский на дуэль.Онегин с первого движенья,К послу такого порученьяОборотясь, без лишних слов8 Сказал, что он всегда готов.Зарецкий встал без объяснений;Остаться доле не хотел,Имея дома много дел,12 И тотчас вышел; но ЕвгенийНаедине с своей душойБыл недоволен сам собой.
4 Звал… на дуэль — вызывал своего друга на дуэль. «Звал» — галлицизм, appeler en duel, appeler en combat singulier[682].
В современной России, где почти ничего не осталось от понятия чести — обыкновенной личной чести (я не говорю о соревнованиях стахановцев, политической нетерпимости или националистическом «гоноре»), читатели остаются в полном недоумении относительно причин дуэли между Онегиным и Ленским и не могут понять всех ее подробностей, если только не воспринимают ее как должное, как некое действо, происходящее по законам странной «феодальной» легенды или оперного либретто. На самом же деле для благородного человека в 1820 г. во всем цивилизованном мире было совершенно естественно вызвать на дуэль того, кто вел себя по отношению к нему и его невесте так, как на балу у Лариных вел себя Онегин по отношению к Ленскому, удивительно другое — как юному Ленскому хватило самообладания не послать картель (lettre d'appel[683]) Онегину тотчас же после грубых замечаний последнего о банальных мадоннах и круглой луне, оброненных за полгода до этого. Поведение Ленского, не имея ничего общего с экстравагантной вспыльчивостью, является единственно разумным для честного человека того времени в сложившейся ситуации; странным выглядит поведение Онегина (оно противоречит тому характеру, который дал ему автор в предыдущих главах) — он не только принимает вызов, но и стреляет первым, да к тому же метит так, чтобы убить противника. Тут надобно помнить, что честь восстанавливалась не столько собственным выстрелом, сколько проявлением способности хладнокровно встретить чужой (см. коммент. к XXVIII, 7 и 14).
X
И поделом: в разборе строгом,На тайный суд себя призвав,Он обвинял себя во многом:4 Во-первых, он уж был неправ,Что над любовью робкой, нежнойТак подшутил вечор небрежно.А во-вторых: пускай поэт8 Дурачится; в осьмнадцать летОно простительно. Евгений,Всем сердцем юношу любя,Был должен оказать себя12 Не мячиком предрассуждений,Не пылким мальчиком, бойцом,Но мужем с честью и с умом.
8 …в осьмнадцать лет… — см. гл. 2, X, 14 — «Без малого в осьмнадцать лет». Сколько лет было Ленскому? Конечно же, не семнадцать или восемнадцать, как сказано в шестой главе, где безрассудная горячность, побудившая его вызвать Онегина на дуэль, объявляется простительной для восемнадцати летнего мечтателя; эта возрастная характеристика выглядит столь же отвлеченно, как упоминание тринадцатилетней девочки в четвертой главе среди общих рассуждений, предваряющих рассказ об отношении Онегина к Татьяне (которой на самом деле семнадцать). И хотя одаренных мальчиков нередко отправляли в зарубежные университеты в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет (правда, у нас есть Адольф Констана, открывающий роман следующими словами: «Je venais de finir à vingt-deux ans mes études à l'université de Göttingue…»[684]), крайне сомнительно, чтобы Ленский в восемнадцать лет собирался жениться на шестнадцатилетней Ольге; наш состоятельный молодой помещик почти наверняка уже достиг или должен был вот-вот достичь совершеннолетия; не думаю, чтобы он был моложе Онегина более чем на пять-шесть лет (последнему весной 1821-го исполнится двадцать шесть).
XI
Он мог бы чувства обнаружить,А не щетиниться, как зверь;Он должен был обезоружить4 Младое сердце. «Но теперьУж поздно; время улетело…К тому ж – он мыслит – в это делоВмешался старый дуэлист;8 Он зол, он сплетник, он речист…Конечно, быть должно презреньеЦеной его забавных слов,Но шепот, хохотня глупцов…»12 И вот общественное мненье!38Пружина чести, наш кумир!И вот на чем вертится мир!
12 И вот общественное мненье! — Первая из трех перекличек в ЕО (см. гл. 7, третий эпиграф и гл. 8, XIII, 14) с «Горем от ума» Александра Грибоедова (1795–1829), комедией в четырех действиях, написанной вольным ямбом, то есть стихами различной длины (от одного слога до тринадцати) со свободной схемой рифмовки. Приведенная строка — цитата из монолога Чацкого (4-е действие, сцена X, 284–286):
