Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

XXII

Блеснет заутра луч денницыИ заиграет яркий день;А я, быть может, я гробницы4 Сойду в таинственную сень,И память юного поэтаПоглотит медленная Лета,Забудет мир меня; но ты8 Придешь ли, дева красоты,Слезу пролить над ранней урнойИ думать: он меня любил,Он мне единой посвятил12 Рассвет печальный жизни бурной!..Сердечный друг, желанный друг,Приди, приди: я твой супруг!..»

8 дева красоты — псевдоклассический галлицизм, fille de la beauté; например, в начале «подражания Горацию» («Оды», кн. 1, № XVI) Этьена Огюстена де Вейли (1770–1821) в «Альманахе муз» (1808, с. 117) и отдельно изданной книге «Оды Горация» (1817).

14 супруг — еще один галлицизм в речи Ленского; буквальный перевод слова «époux», которое во французской сентиментальной литературе того времени означало не только «супруг» в современном его значении, но также «жених», «нареченный». В английской литературе существует аналогичное устаревшее значение у слова «spouse»[704]. Приди, приди (фр. viens, viens), вероятно, является приглашением посетить могилу. См. цитату в моем коммент. к XL, 14.

XXIII

Так он писал темно и вяло(Что романтизмом мы зовем,Хоть романтизма тут нимало4 Не вижу я; да что нам в том?)И наконец перед зарею,Склонясь усталой головою,На модном слове идеал8 Тихонько Ленский задремал;Но только сонным обаяньемОн позабылся, уж соседВ безмолвный входит кабинет12 И будит Ленского воззваньем:«Пора вставать: седьмой уж час.Онегин, верно, ждет уж нас».p

1 …темно и вяло… — Тщетно пытаясь в течение нескольких лет проиллюстрировать этот очевидный галлицизм, я наткнулся на «Заметки» Шатобриана к его блистательному прозаическому переводу поэмы Мильтона «Потерянный рай» (1836):

«Souvent, en relisant mes pages, j'ai cru les trouver obscures ou traînantes, j'ai essayé de faire mieux: lorsque la période a été debout élégante ou claire, au lieu de Milton, je n'ai recontré que Bitaubé; ma prose lucide n'étoit plus qu'une prose commune ou artificielle, telle qu'on en trouve dans tous les écrits communs du genre classique. Je suis revenu à ma première traduction.»[705]

Некоторое представление о том, что Пушкин подразумевал под «темно» и «вяло», можно получить из сделанной им записи на полях батюшковских «Опытов в стихах и прозе» (1815, т. II, с. 166, «Послание И. Муравьеву-Апостолу»). Стихи 77–80 относятся к автору стихотворений «Ермак» и «К Волге»:

Как часто Дмитриев, расторгнув светски узы,Водил нас по следам своей счастливой Музы,Столь чистой, как струи царицы светлых вод,На коих первый раз зрел солнечный восход…

Стихи 79–80 наш поэт пометил: «вяло», а последние два стиха того же стихотворения (99—100) — «темно». Стихи 98—100:

Все сильно чувствует, все ловит взором, слухом,Всем наслаждается, и всюду, наконец,Готовит Фебу дань его грядущий жрец…

Пушкин поставил в кавычки «темно и вяло», возможно цитируя определение, данное романтическому стилю каким-нибудь критиком. Оба эти эпитета в какой-то мере действительно характеризуют элегию Ленского. «День грядущий», таящийся «в глубокой мгле»; устрашающая инверсия «А я, быть может, я гробницы / Сойду в таинственную сень»; оссиановская «дева красоты» и посвящение ей «печального рассвета» — все это, без сомнения, туманно и расплывчато, vers traînants et obscurs, style languissant et flasque[706], неопределенно и бледно.

2 Что романтизмом мы зовем… — Как случается в зоологических классификациях, когда вместо правильного названия животного в течение многих лет используется ряд устаревших, синонимичных или неточных названий, от которых невозможно ни отделаться, ни отказаться, которые не запрятать в скобки и которые со временем лишь укрепляют свои позиции, так и в истории литературы расплывчатые термины «классицизм», «сентиментализм», «романтизм», «реализм» и т. п. не сдаются и кочуют из учебника в учебник. По природной твердолобости некоторые педагоги и студенты немеют перед завораживающей силой классификаций. Для них «школы» и «течения» — все. Налагая на чело посредственности клеймо принадлежности к некоей группе, они потворствуют собственному неумению различить истинного гения.

Я не могу себе представить ни одного шедевра, оценка которого в той или иной степени повышалась бы в зависимости от его принадлежности к определенной школе; и, напротив, готов назвать сколько угодно третьесортных произведений, жизнь которых искусственно поддерживается на протяжении веков только потому, что ученые приписали их какому-нибудь «течению» прошлого.

Вредность всех этих терминов в том-то и состоит, что они отвлекают исследователя от сопровождаемого истинным наслаждением соприкосновения с сущностью индивидуальных художественных открытий (а только они в конечном счете значимы и непреходящи).

Более того, каждый такой термин настолько зависит от многочисленных интерпретаций, что становится бессмысленным сам по себе в своей сфере классификации знания. Однако раз уж термины эти существуют и все никак не перестанут бренчать о булыжник мостовой, по которой удирают их увешанные ярлыками жертвы, пытаясь избежать грубой идентификации, мы вынуждены с ними считаться. Имея в виду цели настоящих комментариев, я готов принять следующие практические определения.

«Классицистическое» — по отношению к литературному произведению нашего времени, предполагает подражание древним образцам, традиционное по форме и содержанию. В России используется термин «псевдоклассицизм» для определения анахронических подражаний, в которых древние римляне и греки носят напудренные парики.

«Сентиментальное» — предполагает не более чем пролитие традиционных слез над несчастьями традиционной добродетели, изложенными в стихах или прозе.

«Реалистическим» называется такое художественное произведение, в котором автор проявляет готовность назвать и описать, не опасаясь бытующих запретов, любую подробность физического или нравственного свойства исследуемого им мира. (В этом смысле ЕО не является произведением ни сентименталистским, ни реалистическим, хотя содержит элементы и того и другого; он склоняется к романтизму, пародируя классицизм.)

Четвертый термин в этом ряду — «романтизм» — требует более подробного рассмотрения его основных разновидностей, известных в пушкинскую эпоху. Можно различить по меньшей мере его одиннадцать видов или стадий:

1) Примитивный, народный вид: словарь Джонсона определяет романтическое произведение («romance») как «средневековую историю о боевых подвигах». Однако «боевые подвиги» имеют своим следствием аркадскую традицию, и в Англии XVII в. романтизм совершенно определенно предполагал описание счастливого существования пастухов и удалившихся на покой рыцарей, питающихся медом и сыром. Как «боевые», так и «пасторальные» оттенки подпадают под наше первое определение романтизма, характеризующегося полетами фантазии в народной литературе в период между падением Рима и возрождением словесности.

2) «Придание красоте таинственных оттенков» (Уолтер Патер, «Понимание», постскриптум / Walter Pater, «Appreciations»). Повышенное внимание к страстям и всему фантастическому. Удалившийся на покой рыцарь оказывается некромантом; луна в расколовшемся над Аркадией небе восходит совсем не там, где обычно. Уже в 1665–1666 гг. Пепис (Pepys) описывает Виндзорский замок как «самый романтический замок в мире». В 1799 г. Кэмпбелл замечает, что «удаленность добавляет очарования этому виду».

3) Шотландский подвид с оттенком жути. Перефразируя «Менестреля» (1772) Битти (Beattie, «The Minstrel»), «непривычный, призрачный вид пейзажа, особенно в лунном свете, окрашивает фантазии в неизменно мрачные тона и создает романтическую атмосферу, располагающую к разгулу воображения и той меланхолии, которая вызывает страх перед невидимым».

4) Романтичность: «романтичный» («romanesque») человек считает романтическими такие пейзажи (земли, озера, моря), которые воскрешают в памяти его душевные переживания (любовь, дружбу, былые устремления и упования) или же описания схожих картин в популярных романах и стихотворениях сентиментальной или фантастической направленности. «Il [Fonsalbe] a rendu à mes déserts quelque chose de leur beauté heureuse, et du romantisme de leur sites alpestres»[707] (Сенанкур, «Оберман», Письмо LXXXVII).