Питерские монстры - Вера Сорока

милочка, еще не был придуман такой вопрос, на который у меня нет ответа.

Алиса достала из кармана теплый гладкий шарик. На ладони протянула Бабо. Та даже открыла глаза, чтобы внимательнее рассмотреть. Сходила за очками.

– Хочешь спросить, что это? – поинтересовалась Бабо.

– Хочу. Но это будет вопрос, который ты уже слышала. Если я его произнесу, всем станет скучно.

– Станет, – покивала Бабо. Поплевала и поскребла шарик загнутым, как у хищной птицы, когтем.

Обе помолчали.

– Ты, наверное, хочешь спросить, где я это взяла?

– Вероятно, – сказала Бабо.

– Оно выпало из стены. Но оно не стена и не ее внутренность. И внутри стены никого нет. – Алиса ответила разом на все вопросы, которые могла, но не хотела задать Бабо.

Бабо нахохлилась и замолчала. Она была как старый компьютер, загруженный одним процессом. Алиса знала, что новые вводные только еще больше затормозят работу. Она дважды прошла по музейному залу, пока Бабо крутила в руках гладкий шарик и думала.

– Я, разумеется, знаю ответ на этот вопрос. Я знаю все ответы на все вопросы.

Алиса чуть подалась вперед, чтобы лучше слышать.

– Просто сейчас не помню этого ответа. Сходи к Алексею Петровичу. Он знает все про дома и ответит даже на такой дурацкий вопрос.

– Спасибо, – сказала Алиса, но Бабо уже спала.

На крыльце стояли старуха и девочка. Их руки и рты были перепачканы в медвежьей крови. Из окна помахала еще одна старуха. У нее в волосах были бубенцы.

– Заходите, – сказала девочка. – Погреетесь.

– Да мы не очень-то и замерзли, – ответил Макс.

– Спасибо за гостеприимство, мы пойдем, – добавил Павлик.

Девочка развязала бант на платье и легко, как будто играя, накинула на шею Павлика.

И Павлик ослеп.

Он схватился рукой за стену дома и чуть присел, как будто собственный рост стал нестерпимо высоким.

– Попался, – сказала девочка. – Вы оба попались, правда, сестрица?

Старуха кивнула, тоже сняла с себя тяжелый засаленный пояс и накинула на Макса.

И Макс оглох.

Пояса крепко держали за горло, и уже не было сил сопротивляться. Макс и Павлик пошли за старухой и девочкой. Девочка помогла Павлику подняться по лестнице.

– Осторожно, ступенька, – сказала девочка, – под ней дохлая кошка с котятками. Не провались, а то тоже станешь дохлым раньше времени.

Впятером они сели за стол, кровь медведя капала на пол и утекала в щели между широкими половицами. Макс проводил эти струйки взглядом.

– Дому тоже что-то нужно есть, – пояснила старуха с кровавым ртом.

Макс ничего не услышал, но все понял. Ему так показалось.

– Так вышло, что сегодня мы совсем сытые, поэтому сегодня пусть будет веселье. А уже завтра – дивный ужин.

Девочка подперла голову медвежьей лапой.

– Мы вас съедим, это понятно. Но сначала поиграем, – сказала девочка.

– Пусть один спасется, – предложила старуха с бубенцами в волосах.

– Она у нас вегетарианка, – пояснила старуха с кровавым ртом. – Жрет мох, грибы и мертвых собак. Таких, любименьких, которых на трассе выкидывают.

Павлик повернулся и стал говорить в сторону голосов.

– Послушайте, мы пришли в лес по делу. Не по собственной воле.

– И что? Грибники тоже приходят в лес по делу, но это не повод их не сожрать.

– Вместе с их грибами, – добавила девочка.

Стало совсем тихо. Только бубенцы звякнули дважды.

– Да, мы едим людей. А кто не ест? – сказала старуха с кровавым ртом. – Мы всех едим. Зачем делать для людей исключение?

– А почему обязательно кого-то есть? – спросил Павлик.

– У тебя внутри котел, милый, – сказала старуха с кровавым ртом. – Жаркий, жадный, жрать постоянно хочет. Ты его таскаешь туда-сюда. Он тобой управляет. У нас внутри – черная дыра. Она сестра твоему котлу. Только злее и голоднее в сто раз.

– Мы не можем не жрать, милый, – сказала девочка. – Это наша суть.

Девочка надела шкуру медведя, которого они только что доели, и начала танцевать. Макс не слышал музыки и не был уверен, что она вообще была. Он уже не думал ни о музыке, ни об опасности, ни даже об Алисе. Его глухота была такого свойства, что он перестал слышать даже собственные мысли.

– Пусть этот, слепой, будет зайцем. А этот, глухой, – оленем. А я их буду ловить, – сказала девочка и клацнула медвежьей пастью.

– Я придумала игру веселее. Пусть слепой будет зайцем, а глухой – волком. И тогда глухой съест слепого, – сказала старуха с бубенцами в волосах.

– А что будем есть мы? – спросила старуха с кровавым ртом.

– Мы поймаем волка, достанем у него из пуза зайца, а из пуза зайца мох для нашей сестрицы, – сказала девочка. – Решено!

– Ты знаешь, что это они тебя убили? – закричал Павлик. – Убили и закопали. Разве сестры так поступают?

– Дурачок! – Девочка больно щелкнула Павлика по носу. Так больно, что из глаз полились слезы. – Они не убили, а совсем наоборот – закопали, чтобы я переродилась. Это как уснуть, чтобы утром проснуться отдохнувшим и снова молодым. Мы все так делаем. Вы, люди, зря не выкапываетесь из могил.

Старуха с бубенцами в волосах сходила к печке и поставила перед Павликом и Максом тарелки с жижей.

– Ешьте, дорогие гости. И начнем.

Павлик повернулся на звон бубенцов.

– Не нужно, вы же хорошая, вам-то это зачем?

– Я люблю поиграть, – ответила старуха и пожала костлявыми плечами.

Павлик пошарил слепой рукой по столу и уронил ложку. Тут же кто-то вставил ее Павлику в руку. Мокрую, как будто только что облизнули.

Максим не услышал, как старуха с кровавым ртом обошла его сзади, схватила голову слишком сильными руками, открывая ему рот. Девочка вложила в рот ложку с грибной жижей.

Макс попытался выплюнуть.

Попытался вздохнуть.

Попытался.

Пытается.

Пытается дышать.

Тихо.

Павлик глотает жижу. Радуется, что не видит ее. Шевелит ушами, нервно прислушиваясь. Он чувствует рюкзак на своей маленькой пушистой спинке. Рюкзак врос в него вместе с рукописью и превратился в горб.

Горбатый заяц прыгает из рук девочки, хочет бежать к станции и даже понимает, где она. Но вместо этого отталкивается сильными задними лапами и бросается в лес, пугающе привычно путая следы.

Старуха с кровавым ртом выпускает волка чуть позже.

– Чтобы фора, – поясняет она.

Сестры кивают. Во всех играх должны быть правила. Иначе это не уже не игра, а совсем уже жизнь.

Глухой волк сидит у ноги старухи с кровавым ртом и сначала не хочет бежать. Она стегает его сложенным вдвое засаленным поясом. Волк коротко обиженно скулит и начинает бежать за зайцем. Ему не нужен слух, чтобы услышать заячий страх.

Глухой волк бежит, и его тело радуется бегу, его впалый живот радуется бегу, его серый хвост тоже рад бежать.

Волк не слышит ничего вокруг, даже как стучит его сердце. Он оборачивается на охотничий дом и сам становится охотником. Знает, что заяц рядом. Что сломанная заячья шея – просто вопрос времени.

Алиса устала от бестолково многолюдного Невского. От туристов, которые двигались во всех направлениях сразу и не двигались совсем. Оттого, что не у кого было спросить.

По дороге Алиса вспомнила одного Алексея Петровича. Он был риелтором для монстров. А еще он был Петром Ивановичем. И Николаем Анатольевичем, и Ильей Казимировичем, и всеми другими известными именами и их сочетаниями. Имя было ничем и всем – имя было паролем и суммой скидки.

Алексей Петрович любил деньги. Не роскошь, не дорогие вещи, не положение в обществе. Он любил именно монеты, ими же и питался.

Алиса с трудом нашла его офис под самой крышей. Вошла, охранный колокольчик на входе звякнул трижды.

– Алексей Петрович? – спросила она у темноты.

Зажегся свет. За столом сидел небольшой круглолицый человечек, немного похожий на свинью-копилку.

– Чего изволите? Подберем прекрасную комнату в коммуналке. Соседи немые, слепые и глухие – никогда не выдадут. Или, может, небольшую квартиру, которую не видно ни с одной улицы, ни с одного дерева, ни с одного самолета?

– Нет, я…

– Послушайте, есть у меня предложение специально для вас. Водонапорная башня в самом центре. Сможете играть с водой, и до Невы всего десять минут пешком.