Питерские монстры - Вера Сорока

Моше Лейбович останавливается на мосту. Смотрит вниз и повторяет слова обряда. Зэ атарнэголь йелех лэмита, вэани элех лехаим товим арухим улешалом[1].

Мир начинает кружиться, как будто над головой крутят не петуха, а самого Моше.

Он делает шаг назад.

Еще один.

На дорогу.

Что-то жутко верещит, Моше Лейбовича сильно и очень обидно толкают. Он перекатывается через капот и, как в замедленной съемке, падает на спину. Руки его, в детской попытке ухватиться за родителей, взлетают вверх. Голова ударяется об асфальт.

Резко тормозит машина, на Моше кричат по-арабски. Машина уезжает.

Моше открывает глаза и видит ноги петуха, который стоит прямо над ним и клюет его в руку. Голове горячо и холодно одновременно. Моше проводит по волосам и чувствует мокрое.

С трудом садится на бордюр и зачем-то смеется. Петуху непонятно.

– Теперь и у меня красный хохолок, – говорит Моше и в первый раз смотрит на петуха. Очень-очень белого с красным на голове.

Моше хочется потрогать петушиный хохолок, который кажется холодным и бархатистым на ощупь.

– Сколько этот? – спрашивает Моше и показывает на петухов.

Ему, в сущности, не важно, какой это будет петух. Моше совсем не хочет петуха. Он сейчас скажет, что цена слишком высокая, и уйдет.

– Этот какой-то демон, – говорит продавец, – бери так, – и добавляет шепотом: – Проклятый.

Петух пару раз клюет кровь Моше на асфальте, внимательно смотрит одним глазом, потом другим.

И убегает.

Он убегает так быстро, что Моше кажется, будто петуха никогда и не было.

Моше Лейбович встает, чуть пошатываясь, и идет в подворотню вслед за петухом.

«Мне не нужен петух», – думает Моше и ускоряет шаг.

Ноги петуха неповоротливые, в смешных перьевых штанах. Петух их ненавидит. Ненавидит бесполезные крылья и желание орать на рассвете.

Он бежит через площадь, оборачивается и видит огромного, как статуя, Моше. С трудом вписавшись в поворот, резко сворачивает в арку.

Петух видит, как из-за угла показывается неотвратимый Моше Лейбович. Машет бесполезными крыльями и взлетает на невысокий балкон.

– Выкуси! – кричит петух Моше.

Моше замирает удивленно, а потом подтягивается и перелезает через заржавленные дождями перила.

Они стоят на балконе друг напротив друга. Рядом с Моше сложенная сукка́ и старые рабочие ботинки. Петух приземляется на белые пластиковые стулья, насаженные сами на себя.

– Ты всегда мог говорить?

– Естественно. Это ты никогда не мог слушать.

– Ладно, ты меня как будто поймал. – Петух оценивающе смотрит на Моше. – Но, может быть, это даже хорошо. К рассвету я должен попасть на рыночную площадь.

– И что там будет?

– Главное, кто будет там.

– Хорошо, – говорит Моше, который окончательно передумал убивать петуха, – я тебя отведу.

Моше и петух идут все глубже и глубже в старый город.

– Слышь, Моше, – говорит петух, – если тебе очень хочется меня нести, я, типа, не против.

Моше ловко берет петуха. Петух уже не кажется тяжелым.

– Рассвет – самое милосердное время, – говорит Моше и смотрит на светлеющее небо. – Классное у вас милосердие.

Дальше идут молча.

Улицы становятся все у́же. Моше пытается считать повороты – дважды налево, заколоченная зеленая дверь, направо, и еще раз, коты делят мышь или маленькую крысу. Налево. У него снова кружится голова.

Моше как в тумане видит львов – каменных, бронзовых, разноцветных, с позолоченной гривой, стеклянных и глиняных.

– Поставь меня, – говорит петух.

Огромный каменный лев с развевающейся каменной гривой подходит к петуху.

«Он весит не меньше тонны, а ступает как кот», – думает Моше.

– Арьэль, я сделаю, как скажешь, только сними проклятье, – просит петух.

– Такая маленькая курочка. – Лев обнюхивает петуха и рычаще смеется.

Другие иерусалимские львы тоже смеются, показывая зубы.

– Я привел жертву.

Моше слушает, продолжая разглядывать львов. Он узнает многих – того странного с Кинг Давид, и вот этого, который сидит рядом с полицейским участком. Потом замечает, что все львы смотрят на него.

– Жертва – это хорошо, – говорит лев. – Зэ абэн адам йелех лэмита, вэани элех лехаим товим арухим улешалом[2].

Моше смотрит на петуха, который уже встал за спинами львов.

– Ты ошибся, Лейбович. Рассвет – не время для милосердия, – говорит петух.

Огромный иерусалимский лев, как будто с герба, медленно подходит к Моше.

За тысячи лет лев забыл и как спешить, и как быть милосердным.

Моше смотрит на львов, которые окружают его. Петух за их спинами постепенно превращается во льва. Не смотрит на Моше, но чувствует его кровь на остром петушином язычке. В этом есть что-то обрядовое, что-то, что связывает.

Моше Лейбович закрывает глаза и думает: «Может, я все-таки умер на том мосту?» И вдруг слышит крик:

– Этот не человек, его нельзя жрать! – орет полулев-полупетух.

Остальные львы поворачивают на него каменные шеи.

Моше делает даже не вздох, а только его четверть – и бежит.

Моше бежит так быстро, как не должен мочь. Его обгоняет лев с головой петуха.

– Беги, шлемазл! – кричит петух.

Они оба прячутся за огромной створкой деревянных ворот. Тяжело дышат.

Львы повсюду. Моше слышит, как их когти цокают по плитке и царапают ее.

– Что делать? – спрашивает Моше у льва с головой петуха.

Солнце решает в очередной раз встать над Иерусалимом. Глаза на огромной петушиной башке округляются. Он выпрямляет шею и вдруг пронзительно кукарекает. Моше с силой сжимает его клюв.

Но львы уже идут за ними.

– Ладно, слушай, – говорит петух, пытаясь побороть кукареканье. – Я лев, создающий порталы. Но мне нужен кто-то, кто может их открыть.

– Почему ты думаешь, что я смогу?

– У тебя есть сердце, Лейбович. А еще руки достаточно крепкие, чтобы открыть любую дверь. Но учти, мы никогда больше не сможем вернуться в Иерусалим.

– Я не могу уйти. Еще злодей-пророк Билам сказал, что еврейский народ будет подобен льву: если уж ляжет, его не сдвинуть с места.

– Так не будь поцем и ляг в новом месте. Я поведу тебя.

И петух ведет Моше к зеленой заколоченной двери.

– Открывай, – говорит Петух.

– Где мы окажемся?

– Бог знает.

Моше быстро отдирает доски, не обращая внимания на порезы и занозы. Уже через минуту он и петух стоят напротив темноты дверного проема. Моше ласково гладит камень Иерусалима. Последний раз смотрит на иерусалимское солнце.

Они входят в портал.

И попадают внутрь заброшенного дома с зеленой дверью.

– Что-то пошло не так, – говорит петух и тут же понимает. – Только монстры могут ходить сквозь порталы. – Стань монстром. Ну же! – кричит он.

Моше смеется.

– Иди один.

– Сейчас, уже бегу, хохолок назад.

Мощные лапы льва с головой петуха тащат Моше к зеленой двери. Он хватается за косяки, оставляя кровавые следы.

Порталу нравится его кровь. Его кровь все делает чуть лучше.

Моше и петух вываливаются в бар на Марата, 68. Со львом на двери. Но это с другой стороны – им пока не видно.

Петух снова петух, хотя и лев, конечно. Моше пока не понимает, кто он. И где.

Тычет пальцем на бутылку с ромом.

Садится за стойку, рядом сажает петуха. Бармен не против – петербургского бармена не удивить.

Моше выпивает залпом. Достает деньги, левой рукой крутит их над головой и говорит: «Зэ амамон йелех лецдака, вэани элех лехаим товим арухим улешалом»[3].

Потом оставляет все деньги бармену и идет узнавать себя, Петербург и его львов.

С петухом под мышкой.

Любовь Павлика

Павлик старался не оставаться на ночь в магазине неизданных книг. После таких ночевок он чувствовал себя чуть прозрачным и немного нездешним. Неприятное ощущение, которое ему совсем не хотелось переживать снова.

Но скользкий дождливый вечер вывернулся из рук и начал вытворять разное. Сначала в магазин прилетела чужая почтовая ворона, и пришлось искать хозяина сообщения. Потом рухнул стеллаж с гениальными идеями для романа. И напоследок заявились воспаленные иноземные туристы в поисках своей квартиры с Airbnb. Иноземного Павлик не знал, поэтому очень устал от шумной пантомимы. Он выбился из сил и уснул прежде, чем патефон разделался с правым боком пластинки.

Утро было раннее и до невозможности странное. Павлик