Питерские монстры - Вера Сорока
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алиса осторожно огляделась, замечая, как манекены подходят все ближе.
– Он не собирается нас отпускать? – шепнула Алиса.
– Не думаю.
Поллианна Витальевна и Павлик вошли в огромную комнату, от пола до потолка заставленную самыми разными предметами. Книги были повсюду – некоторые уложены в аккуратные стопки, уходящие под потолок, некоторые заброшены в люстры и даже в камин.
– Нам не успеть за десять минут, – сказал Павлик.
– Я ожидала подвоха, – сказала решительная Поллианна Витальевна. – Собирай книги и складывай их одну на другую. Не ищи рукопись, он наверняка сменил обложку, просто складывай. Живо!
Она размялась и нырнула в ближайшую стопку книг. Прошла ее насквозь, отряхнулась и полетела к следующей.
– Здесь пусто, – сказала она.
Поллианне Витальевне пришлось занырнуть еще в восемь высоченных стопок, прежде чем книга была найдена.
Павлик побежал к двери. Поллианна Витальевна, чуть пьяная от типографской краски, схватила книгу и полетела вслед за ним.
Биргман встал между Поллианной Витальевной и остальными.
– Ты же не думаешь, что я пожелаю вам счастливого пути?
– Разумеется. – Поллианна Витальевна нисколько не удивилась. – Ты никогда не держал слова. И как был идиотом, так им и остался.
Поллианна Витальевна протянула неизданную книгу Биргману. Он взял ее в руки и подал сигнал манекенам.
Внезапно книга стала горячей, Биргман швырнул ее на карточный столик. Из-под обложки пошел дымок, столик занялся пламенем. Манекены остановились, нарисованными глазами наблюдая за огнем. Книга упала на пол, подняв облако пепла, и стала медленно подползать к ножке стула.
– Если ее не сдерживать, она сожжет все, – сказала Поллианна Витальевна. – До сих пор хочешь оставить ее себе?
– Но почему она не загорелась раньше? – Биргман носком ботинка отодвинул книгу от стула.
– Ей нужно время, чтобы освободиться от меня и набрать силу. Это время как раз пришло.
Поллианна Витальевна подняла книгу с пола и подлетела к двери.
– Хочешь ее в свою коллекцию? Думаю, за час внутри останется только пепел.
– Отойди! – Биргман выставил перед собой руки-протезы. – Пожалуйста, отойди от дверей. И уходите к черту!
– Мы не уйдем, пока все манекены не оживут, – сказал Макс.
Павлик посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Я не могу, – сказал Биргман, – большинство уже мертвы.
– Оживи тех, кого еще можно, – сказал Макс.
– Хорошо, только оставьте в покое мою коллекцию.
– Ты псих, – сказала Поллианна Витальевна, сильнее прижимая книгу к прозрачной груди.
Через несколько часов приехали машины скорой помощи. Врачи помогали людям выйти из ангара. Кого-то несли на носилках. Соню провели мимо Павлика. Она посмотрела на него, но не узнала.
– …Недавно приехала и устроилась на завод, условия были хорошие, – услышал он.
* * *
– Я могу войти? – спросил Павлик.
– Входи, – сказал нимфа.
Павлик прошел на кухню и сел на подоконник. Нимфа устроилась напротив.
– Ты знаешь, я непарный. Ну, как носок. В смысле, наоборот. В смысле, не важно. Но мне бы хотелось быть только с тобой. Без других, понимаешь?
Нимфа молчала.
– Меня приворожили, но это как бы не оправдание.
– Знаю, Макс мне рассказал.
– Я хочу произнести твое имя, – выпалил Павлик.
– Это не обязательно. Я ведь ничего не прошу.
– Мне самому хочется.
– Назовешь по имени – станешь моим на семь лет. Не глупи, это долго.
Он взял ириску.
– Павлик, я не буду меняться. Не буду жить с тобой.
– Но ты будешь приходить ко мне по утрам?
– Буду. И буду варить тебе кофе с ирисками, если захочешь. Ничего другого я варить не умею. Я все-таки нимфа.
– Хорошо, мне этого достаточно. – Павлик спрыгнул с подоконника. – Я пойду, мне нужно вернуться в магазин.
– Я приду утром.
– Хорошо, Калипсо. Я буду ждать.
Шесть сказок и еще одна
– Отчего-то волнуюсь, – говорит он Дождю. Поправляет длинный плащ и круглые темные очки. – Какое же сладкое чувство – волноваться перед представлением.
Загорается яркий свет, его в наручниках ведут от машины с решетками к страшной железной двери. Тоже с решетками.
И начинается муторное, бумажное. Мизинец, потом безымянный, потом средний, потом обсудить Светку, которая не дает, потом указательный. Потом промокашку сменить. И большой.
И долго в коридоре на лавке, прибитой к полу. Потом миллион никому не нужных вопросов.
– Имя.
Тишина.
– Молчать, что ли, будем?
– Ну что вы, я рассказывать пришел.
– Говори тогда имя свое.
– Имя мне Петербург.
– Отчество.
– Петрович.
– Дата рождения.
– Точно не помню.
И так по всем кругам процессуального ада и наконец-то в КПЗ.
Он заходит, пригибаясь, и начинает:
– Ну вот мы и собрались сегодня здесь, – говорит Петербург.
В камере двенадцать человек – два вора, два бомжа, две проститутки, двое туристов, два наркомана и два гопника.
– Каждой твари по паре. – Петербург ласково оглядывает всех. – Он слегка театрально раскрывает полу плаща и достает початую бутылку самого дорогого вина, которое хранилось у него сотни лет. Достает пышку в маслянистом пакете. Достает сигарету.
– Это будет волшебная ночь, – говорит Петербург, – я пришел рассказывать вам сказки.
– Да кто ты такой? – лениво спрашивают двенадцать на разные голоса.
– Моими родителями был Петр и уррнака по имени Анна. Моей бабкой была болотница. Моего деда никогда не было, потому что в этом месте не рожали живых детей. Я Великий Петербург, друзья мои. И я пришел к вам.
Двенадцать оживляются, с вожделением смотря на вино, на пышку и на сигарету.
Петербург преломляет пышку, раздает каждому по половине и начинает:
– Вам, воры, я пришел рассказать сказку про великое ограбление. Когда я был молод, то хотел обладать всем и всеми. Лучшие дворцы должны были быть моими, лучшие женщины и лучшие мужчины должны были жить здесь.
У меня было все, что только можно представить. А чего представить нельзя, сочиняли мои поэты и изобретали мои инженеры. Но я всегда знал, чего мне не хватает по-настоящему. Мне не хватало солнца. Я хотел, чтобы оно было только моим. Чтобы светило в каждом дворе-колодце, в каждом доме, в каждом уличном фонаре.
Я собрал лучших воров – домушников, щипачей, шулеров, карманников, форточников и медвежатников, чтобы они украли для меня солнце.
– Дрянь твоя сказка, – перебивают воры, – всем тут ясно, что воры твои не справились. Вон даже туристы это уже поняли – никакого солнца у тебя нет.
Петербург улыбается хищно, потягивается.
– Спорим, что не знаете, чем моя сказка закончится? – говорит Петербург ворам.
– На что?
– На щелбан. Но такой, что убьет одного из вас на месте.
– А если угадаем?
– А если угадаете, расскажу вам секрет, как украсть самое ценное в этом мире.
Воры задумываются. Совещаются долго. Петербург в это время достает пластиковый стаканчик, дует в него, очищая. Достает из одного другой. И еще. И еще, как матрешку. Наливает самого дорогого вина. Его хватает на всех. И остается даже больше, чем было.
– Добро, – говорят воры, – мы думаем, что воры твои были четкие и все чин по чину сработали, вот только солнце не смогли донести – пожгло оно им руки. Было так горячо, что выпустили они солнце, и оно укатилось обратно на небо. И снова стало общим и не твоим.
Петербург слушает внимательно и катает дорогое вино по пластиковому стаканчику, чтобы надышалось.
– Хорошую вы сказку рассказали, но взаправду не так было, – говорит Петербург.
– Чем докажешь?
– Слушайте и пейте вино. Для одного из вас оно будет самым вкусным и самым последним в жизни.
Петербург поправляет полы плаща и начинает сначала.
– Итак, я хотел, чтобы солнце было только моим. Чтобы светило в каждом дворе-колодце, в каждом доме, в каждом уличном фонаре. И самые лучшие воры отправились за солнцем.
Но оно оказалось не твердым, как камень, а жидким, как патока. Воры были хорошие – принесли солнце в ведрах, не расплескав ни капли.
И стало солнце светить только в этом городе. И перестали люди спать и начали сходить с ума. Потому что солнце в этой земле обернулось отравой и принялось разлагаться на безумие и бессонницу.
И тогда я велел избавиться от солнца. Вычерпать его из всех фонтанов, из всех луж, из всех масляных фонарей. Лучшие мои химики пытались рассчитать идеальную формулу солнца,
