Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей - Ольга Абрамовна Деркач

есть этак музыкально шумели и шалили на потеху москвичам.

Впрочем, оставим в покое название и посмотрим по сторонам Ваганькова (Нового, конечно, от Старого один переулок и остался, правда очень интересный – такой по-московски типично перемешанный; только когда осматривать будете, под машину не попадите – больно узок и заставлен). Что же мы увидим? Разве что бывший Детский дом культуры имени Павлика Морозова, ныне вновь церковь Николая Чудотворца, что на Новом Ваганькове. Ваганьковского кладбища, например, вы не увидите, оно аж за Пресненской заставой. А ведь скажи слово «Ваганьково», и все именно про кладбище вспомнят. Ну, а раз все вспоминают, значит, нам рассказывать.

Основано оно в 1771 году во время эпидемии чумы (вот почему за заставой). Еще до 1917 года стало одним из обширнейших московских погостов. Кладбищенская церковь Воскресения Словущего – послепожарное творение Афанасия Григорьева, известного восстановителя Москвы после наполеоновского вандализма – не прекращала своей службы все советские годы. Третий по значимости московский пантеон (после Кремлевской стены и Новодевичьего) и до революции принимал под свою сень знаменитостей (Владимир Даль, Василий Суриков, Василий Тропинин и многие другие).

Сейчас на Ваганьковском – экскурсанты. Идут поклониться памяти Есенина или Высоцкого и просто поглазеть (хоть тут приобщиться к великому). Только не следует забывать и «простых» москвичей, начиная с жертв чумного мора. И, может, дать им всем наконец покой? Впрочем, «соседство» великих (или состоятельных, из «новых») ваганьковским вечным поселенцам, пожалуй, помогает. А то вдруг последовало бы Ваганьковское вослед Дорогомиловскому, Семеновскому или Лазаревскому (первому в Москве общественному кладбищу, действовавшему с 1750 года, тогда как другие, подобно Ваганьковскому, сложились в чумном 1771-м), скрытым теперь под газонами парков или асфальтом дворов. Вот такая история про кладбище, перетянувшее на себя имя насельников Псарева двора (или чумацкого стана, или скоморошьей тусовки, какая разница).

«Василий Блаженный»

Роман в стихах

Известный художник и искусствовед Игорь Грабарь отозвался о соборе резко: «огород чудовищных овощей». С ним перекликается поэт с образованием архитектора Андрей Вознесенский:

Здесь купола – кокосы, и тыквы – купола… Сквозь кожуру мишурную глядело с завитков, что чудилось Мичурину шестнадцатых веков.

Дальше у Вознесенского тоже «чудовищный сад», но поэма «Мастера» – не о вкусе постройки, а о смелости и бунтарском духе настоящих художников. Но оба авторитетных мнения – о нем, храме Покрова, что на Рву, более известном широкой публике как храм Василия Блаженного на Красной площади. И смелость с бунтарством – здесь тоже к месту.

Если попробовать начать рассказывать по порядку, то лучше Дмитрия Кедрина этого не сделать:

Как побил государь Золотую Орду под Казанью, Указал на подворье свое Приходить мастерам. И велел благодетель, – Гласит летописца сказанье, – В память оной победы Да выстроят каменный храм!

Здесь все точно: Казанское ханство и вправду вышло из Золотой Орды. И донимали казанские войска русских основательно – нет-нет, да и набегут пограбить. Ходил брать Казань Иван III, ходил Василий III – не взяли. А Иван Васильевич – это уж все из гайдаевского фильма знают – взял-таки Казань. Случилось это 1 октября 1552 года, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы. «В память оной победы» дал тогда еще не Грозный царь обет построить церковь. Ее и заложили двумя годами позднее на месте деревянной Троицкой церкви над Кремлевским рвом.

Тут как раз надо сказать, что на кладбище этой церкви погребли в 1551 году московского юродивого Василия Блаженного. Если верить энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона (а не верить ему у нас нет оснований), родился он в 1469 году под Москвой в селе Елохове, а значит, прожил 82 года – невероятно долго по тому времени! В молодости учился сапожному ремеслу. Потом ушел из дому, обрек себя на лишения, людей поучать не стремился, они сами просили правды – и получали, невзирая на титулы и лица. Будто бы даже чтил и боялся его сам царь Иван Васильевич.

Вот на месте Троицкой церкви и вблизи могилы Василия Блаженного русские архитекторы Барма и Постник Яковлев и построили собор, нарушив при этом царево указание: строить восемь церквей-башен по числу решающих сражений под Казанью, и у каждой чтоб было свое название – в честь религиозного праздника или в память святого, который «совпадал» с днем битвы. (Для вас, любознательные, перечисляем названия приделов: Живоначальной Троицы, Вход в Иерусалим, Николая Чудотворца Великорецкого, Киприана и Устинии, Варлаама Хутынского, Александра Свирского, Григория Армянского и Трех Патриархов Константинопольских.) Вот тут-то и проявили бунтарский дух и смелость зодчие – не послушались они царя! Не восемь, а девять «престолов» объединил в себе собор (девятый – собственно Покровская церковь), по законам разума и красоты, как написал об этом летописец, если перевести его слова на понятный нам язык.

И окинувши взором Его узорчатые башни, – Лепота! – молвил царь. И ответили все: – Лепота!

До этого места у Кедрина всё в соответствии с правдой истории. Но слаб человек, особенно если он поэт, хочется ему драматичного финала, а потому дальше Кедрин излагает популярную сказку о том, как приказал царь Иван Васильевич, недаром Грозный, ослепить зодчих,

Чтобы в Суздальских землях И в землях Рязанских И прочих Не поставили лучшего храма, Чем