Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

каким я представляю себе Вашего супруга Фрица!» И все же он указывает на две причины, по которым не может пригласить Буша на следующий фестиваль: «Первая из них – своего рода суеверие. Будучи поклонником Шопенгауэра, я верю в то, что он пишет, например, в разделе о принципе парности случайных событий, согласно которому переживания и опыты почти всегда приходят по два раза! Поэтому передо мной постоянно маячит призрак получения отказа за три недели до начала репетиций – при этом безо всякого злого умысла, ведь я не сомневаюсь в истинности выдвигаемых причин!.. И это только первая причина! Вторая причина – Мук. Скажу Вам со всей откровенностью: Мук так зол на вашего мужа из-за его запоздалого отказа, что я опасаюсь, как бы он не швырнул дирижерскую палочку мне под ноги. Теперь Вы знаете, как мы относимся к Муку и делаем все, чтобы его удержать…» Свою отповедь Зигфрид завершает еще одной серией комплиментов: «Моя жена приветствует Вас от всего сердца. Она тоже находит, что Вы – „золото“! Огромное спасибо за Ваше очаровательное, искреннее письмо, которое меня очень порадовало! Передайте мой самый горячий привет супругу! Преданный Вам Зигфрид Вагнер».

В Цюрихе Вагнеры успешно выполнили деловую часть поездки, встретившись с текстильным фабрикантом Альфредом Шварценбахом, уже оказавшим им поддержку в виде дорогих тканей для декораций, использованных при подготовке фестиваля 1924 года.

По возвращении домой Зигфрид продолжил работу над партитурой Священной липы, в то время как в Байройте не ослабевал накал политических страстей. Пока композитор решал свои творческие проблемы и занимался подготовкой следующего фестиваля, национал-социалисты собрались на очередную встречу – «Праздник Танненберга». Были организованы торжественные шествия, традиционное освящение знамени и «Акт освящения меча», во время которого витийствовал Юлиус Штрайхер. В этих мероприятиях приняли участие и возглавляемые Генрихом Класом члены Всегерманского союза, однако выглядели они уже довольно жалко: их ряды все больше редели из-за массового перехода «всегерманцев» на сторону НСДАП. Принявший участие в празднике Геббельс записал в своем дневнике: «Советник юстиции Клас выступил с речью на могиле Рихарда Вагнера. Вокруг него стояло около 20 германцев с длинными бородами. Я потрясен: такое понимание сути дела и так мало практических действий». Социал-демократов практически не было слышно. Отдельные призывы: «Да здравствует республика!» заглушались воплями «Хайль Гитлер!».

В конце 1926 года Чемберлен уже не мог даже сидеть в кресле и проводил все время в постели, задыхаясь от забивавшей его дыхательные пути слизи. Замирая от ужаса, все его знакомые ждали смерти от удушения вследствие паралича дыхания, и только не простившая ему смерти Изольды (в ней она обвиняла его одного) и собственного несчастного брака Даниэла видела в приближающейся кончине зятя заслуженную кару небес. Своей знакомой она писала нечто противоположное тому, что отметил в своем дневнике Геббельс: «Его взгляд ужасен и плачевен – однако между нами пролегло что-то непреодолимое. Эта демоническая личность, чьим духовным путем я никогда не пойду, накрепко повязала не только мою судьбу и судьбу Генри, но повинна и в гибели моей несчастной сестры-мученицы». Уже тогда она указала то место в клане Вагнеров, которое отвели Чемберлену потомки, – место злого гения семьи. Однако осознавший, какой пропагандистский эффект может иметь участие активистов НСДАП в похоронах Чемберлена, Геббельс внимательно следил за развитием ситуации и 4 января 1927 года, за пять дней до кончины идеолога расизма, посетил его особняк, где долго беседовал с Евой.

Поскольку Чемберлен был почетным гражданином Байройта, организацию его похорон взяли на себя городские власти. На ратуше и многих домах вывесили траурные флаги, а гроб с телом доставили из его особняка на вокзал в катафалке, запряженном лошадьми в черном убранстве. Но ритуальной команде не пришлось исполнять свои обязанности, поскольку гроб из дверей дома вынесли люди в мундирах СА, предъявившие подписанную вдовой доверенность, согласно которой им предоставлялись полномочия по руководству похоронами. По-видимому, получения именно этого документа добивался Геббельс во время своего недавнего визита. Эти же люди в коричневых рубашках и нарукавных повязках со свастиками составили эскорт, сопроводивший катафалк до вокзала. За катафалком шла еще одна колонна штурмовиков с украшенным огромной свастикой венком. А уже за ней шли члены баварского правительства и отцы города. Газета Fränkische Volkstribüne писала: «В любом случае постыдно и унизительно, что представители власти шествовали вслед за облаченными в грязно-коричневые рубашки носителями свастики». От вокзала до крематория в Кобурге процессию также эскортировали штурмовики НСДАП и члены других националистических организаций со своими флагами. Кобургская социал-демократическая газета Koburger Volksblatt с иронией отметила: «Среди присутствовавших был замечен „великий“ уроженец Браунау, появление которого лишь у немногих истеричных женщин вызвало тихие возгласы „хайль“, но они тут же стихли, как только их внимание обратили на неуместность такого поведения». Гитлер произнес на поминках (в которых помимо него и членов семьи участвовали Рудольф Гесс, болгарский царь Фердинанд и принц Август Вильгельм в генеральском мундире с орденами) одну их своих типичных речей, во время которой он не мог сдержать слез. Герхарт Гауптман прислал телеграмму соболезнования из Рапалло, Альберт Швейцер откликнулся из затерявшегося в джунглях Габона Ламбарене. Соболезнование выразили и организаторы Немецкой отечественной партии адмирал Тирпиц и генерал Людендорф. И наконец, из своего голландского изгнания прислал венок бывший император Вильгельм II.

Достигшей восьмидесяти девяти лет Козиме ничего не сказали о смерти почитаемого ею зятя. Она не знала и о случившейся за семь с лишним лет до того смерти своей дочери Изольды.

Внуки Вагнера в костюмах персонажей тетралогии, изготовленных в 1924 году в мастерской Даниэлы

Зигфрид и Винифред Вагнер с детьми

Эскиз декорации Зигфрида к третьему действию его оперы Ангел мира

Глава 12. Судьбоносное завещание

Приобретавшая все большую популярность в Берлине Социал-демократическая партия, стремясь завоевать расположение народных масс, старалась приобщить их к культурным ценностям и на протяжении всего периода своего пребывания в рейхстаге добивалась коренного переосмысления этих ценностей. Одним из главных энтузиастов культурного строительства Веймарской республики в ее «золотые годы» был Лео Кестенберг. Сын кантора из венгерского местечка Рожахедь (в настоящее время Ружомберок в Словакии) родился в 1882 году и с детства обнаружил замечательные музыкальные способности. С шестнадцати лет он учился у Ферруччо Бузони и впоследствии стал его секретарем. С великим пианистом и композитором его связывала также личная дружба. Свой первый фортепианный вечер Кестенберг дал в