Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

с собой. Иногда автомобиль Гитлера подъезжал к Ванфриду за полночь, и он тайно проскальзывал в дом. Как бы ни было поздно, он не упускал возможности зайти в детскую комнату и рассказать жуткие истории о своих приключениях. Мы сидели вчетвером в полутьме на своих подушках, слушали его и покрывались от страха гусиной кожей. Он показывал нам свой револьвер, на ношение которого у него, разумеется, не было разрешения». В другом месте она призналась: «Виланд, Вольфи, Верена и я – все мы любили Вольфа, поскольку нас приводили в восхищение его рассказы о приключениях, пережитых во время поездок по Германии, особенно о той кошмарной ночи, когда его шофер заехал в глубокую яму, из которой Гитлеру удалось выбраться лишь ценой невероятных усилий. Поскольку его жизнь была ни на что не похожа, она представлялась нам увлекательной сказкой: чего стоили одни его появления у нас посреди ночи и рассказы о полном смертельно опасных приключений существовании». Возможно, именно эти рассказы произвели на Виланда столь сильное впечатление, что ему захотелось иметь Гитлера своим отцом. В Ванфриде Гитлера любили не только дети, но и собаки: «Единственным из посторонних, кого Штраубеле признавал своим другом, был Гитлер. Увидев его впервые, он сразу же подошел к нему вразвалку и обнюхал его руку. Когда фюрер бывал у нас в гостях, собака его не избегала. В этом отношении Штраубеле был точь-в-точь как его преемник – большой дикий зверь, который не подходил ни к кому, кроме членов семьи, но сразу же подружился, как и все дети, с Гитлером, легко привлекавшим к себе всех одной лишь силой гипноза». Фриделинда также вспоминала, что после освобождения из тюрьмы Гитлер сменил свой имидж: перестал носить баварский костюм и превратился в рядового обывателя в поношенной синей пиджачной паре, плаще с поясом и шляпе.

В конце января 1926 года Винифред, Чемберлены и Даниэла вступили в только что возрожденную нацистскую партию, Зигфрид же от этого воздержался, что чрезвычайно удивило и огорчило их друга Вольфа. Зигфрид объяснял свою политическую пассивность тем, что партия интересовала его «значительно меньше, чем личность Адольфа Гитлера»; по словам Винифред, «Зигфрид отказался вступать в партию, ссылаясь на свое положение руководителя Байройтских фестивалей, но он не имел ничего против того, чтобы членом партии стала я, поскольку я была частным лицом». Она решительно отвергала все досужие разговоры о своей любовной связи с Гитлером и уверяла подругу: «Расстроенный брак выглядит совсем не так, как наш… Если бы после десяти лет совместной жизни все браки оставались такими же гармоничными, как наш, то разводов бы не существовало». В Ванфриде стал появляться еще один видный функционер НСДАП – назначенный в 1926 году гауляйтером Берлина Йозеф Геббельс, который уже тогда понял, насколько большое значение может иметь для партийной пропаганды байройтское предприятие и владевшая им семья. Скрупулезно отмечавший в дневнике все наиболее значительные события, после посещения Байройта он записал: «Байройт. Город Вагнера. Я пребываю в приподнятом настроении». Относительно знакомства с обитателями Ванфрида и расположенного по соседству особняка Чемберлена он зафиксировал следующее: «Темпераментная женщина. Мы все должны быть такими же. И фанатично предана нашему делу. Славные дети. Мы сразу же сдружились. Она поведала о своих неприятностях. Зигфрид такой вялый. Тьфу! Ему должно быть стыдно перед памятью Мастера… женоподобная личность. Жена мне нравится. Я хотел бы иметь ее в числе своих друзей». Судя по записи в дневнике, сильное впечатление на Геббельса произвело и состоявшееся в мае 1926 года знакомство с умирающим Чемберленом: «Потрясающая сцена: Чемберлен на смертном одре. Сломленный, запинающийся, в глазах у него слезы. Он держит мою руку и ни о чем не просит. Его огромные глаза горят огнем. Привет тебе, наш духовный отец. Первооткрыватель, первопроходец! Я был глубоко взволнован. Прощание. Он что-то бормочет, хочет говорить, но у него не получается – и тогда он плачет, как дитя! Долгое, долгое рукопожатие! Прощай! Ты будешь с нами в минуты отчаяния». Сам идеолог расизма был куда лаконичнее. С его слов Ева записала: «Д-р Геббельс. Интересное знакомство».

* * *

В начале 1926 года Зигфрид завершает свою единственную симфонию, над которой он работал одновременно с либретто Жертвы заблуждения. Трудно сказать, что заставило его обратиться к жанру, который к тому времени считался в немецкой музыкальной среде уже полностью устаревшим: последними стоящими симфонистами часто называли Брукнера и Брамса (творчество Малера еще мало кем было оценено по достоинству). Скорее всего, ему просто захотелось включить в свои концертные программы, состоявшие главным образом из отрывков опер, большое симфоническое сочинение. В конце февраля в Карлсруэ состоялась наконец премьера Ангела мира. В рецензии на этот спектакль кёльнский журнал Opera особо отметил успех у публики массовых сцен, который автор статьи связывал с участием автора в постановке, осуществленной Отто Краусом. Одновременно в музыкальном сообществе разразился скандал в связи с тем, что байройтский издатель и интимный друг Зигфрида Карл Гиссель публично объявил о прекращении всякого сотрудничества с ним. Причиной послужило желание Винифред издать Симфонию в Мюнхене у друга и соратника Гитлера Эрнста Ганфштенгля. Поскольку в качестве второй части Зигфрид включил в симфонию вступление к Ангелу мира, партитура которого была уже опубликована в издательстве «Гиссель», на издание симфонии в другом издательстве требовалось получить его согласие. Ганфштенгль в самом деле запросил согласие Гисселя, но тот не только ему отказал, заручившись, по-видимому, поддержкой Зигфрида, но вскоре разругался также с Вагнерами и досрочно покинул прием по случаю премьеры Ангела мира в Карлсруэ.

В середине апреля по Берлинскому радио транслировалось Царство черных лебедей. В издаваемой оперным певцом и музыкальным администратором Корнелисом Бронзгестом серии брошюр «Берлинские радиопостановки» специально для радиослушателей было выпущено либретто оперы, в котором Зигфрид сократил шокировавший во время генеральной репетиции в Карлсруэ придворных дам эпизод с поднятой над могилой ручкой мертвого младенца с когтями дьявола и соответствующие размышления главной героини. В начале июня Зигфрид дирижировал во Франкфурте концертом, в программе которого фигурировали увертюра к Вольному стрелку Вебера, Песни на слова Матильды Везендонк Рихарда Вагнера, симфоническая поэма Листа Орфей и вступления к его собственным операм Во всем виноват Наперсток и Священная липа. Еще до начала репетиций к музыкальному празднику в Веймаре он провел в Байройте прослушивания и предварительные репетиции к следующему байройтскому фестивалю. Венскому другу Карпату он писал о своем главном тогдашнем переживании: «К сожалению, из-за недостатка средств приходится отказаться от Тангейзера и поставить вместо него не столь затратного Тристана».

В качестве политического затакта к музыкальному