Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

он призывал своих читателей больше не верить обещаниям Зигфрида Вагнера. С другой стороны, Зигфрид боялся испортить отношения с восстановившими свои позиции национал-социалистами, поэтому попросил жену, собиравшуюся 20 апреля поздравить Гитлера с днем рождения, объяснить ему, в каком сложном положении он находится. В своем поздравительном письме Винифред потратила много слов, чтобы убедить именинника войти в положение ее мужа. Она напомнила Гитлеру, какой ущерб нанес престижу Байройта антисемитский демарш Пюрингера, и о кампании травли Штернфельда, Прюфера и Коха. По мнению Винифред, нельзя было допустить, чтобы в Байройте «высмеивались, а порой даже оплевывались яростной толпой почтенные, национально мыслящие люди и их единомышленники». Она также убеждала Гитлера, что Зигфрид был вынужден объявить, «что в будущем подобных выступлений не будет. Ведь те, кто приезжает в Байройт, уже не евреи и не заслуживают столь резкого с собой обращения». Все еще не осознав, что́ представляет собой национал-социалистическое движение, она убеждала своего адресата в том, что Байройт «следует рассматривать как неприкосновенный символ, как святыню. Туда совершают паломничества, там черпают, как из источника, новые силы, но его нельзя втягивать в политическую борьбу». Свое письмо она закончила заверением: «Мои мысли и желания всегда с Вами и с Вашим делом. Благодарная и преданная Вам Винифред Вагнер». А Зигфрид снова написал байройтскому раввину, попросив его опубликовать в газете Ассоциации граждан иудейской веры статью в защиту фестивалей. Такая статья в самом деле появилась незадолго до фестиваля 1925 года, и в ней Заломон признал, что немецкие евреи будут только рады, если Байройт станет служить исключительно «чистому искусству», оговорившись при этом, что Зигфрид «не совсем правильно воспринимает мировоззрение и настроения немецких евреев», что, однако, связано не с «политическими взглядами и настроениями сына Рихарда Вагнера, а с творчеством Рихарда Вагнера самим по себе».

В марте Зигфрид дирижировал концертом и вторым (после тамошней премьеры) исполнением Кобольда в Дармштадте, в апреле давал концерты в Брауншвейге и Гамбурге, а незадолго до начала репетиций к фестивалю получил письмо Фрица Буша, в котором тот известил его о невозможности своего участия. Свой отказ он обосновал плохим самочувствием, однако истинной причиной (о чем Буш впоследствии писал в своих мемуарах) стал отказ Зигфрида принять его предложения по составу исполнителей, а также интриги Мука. Немаловажную роль сыграли и политические разногласия с руководителем фестиваля. Отвечая на демарш Буша, Зигфрид писал его жене: «По получении Вашего письма я несколько дней не мог прийти в себя. Я прекрасно понимаю причину, согласен с необходимостью отдохнуть и могу лишь выразить мое искреннее сожаление по поводу того, что мы вынуждены отказаться от участия Вашего супруга в фестивале. Надеюсь, Байройт не был для него всего лишь интермеццо!» Руководитель фестиваля мог, разумеется, обойтись и без Буша, но теперь было задето его самолюбие; вдобавок отказ любимого дирижера Гитлера мог огорчить как самого политика, столь высоко чтимого в Ванфриде, так и готовую оказывать ему любую поддержку Винифред.

* * *

События очередной оперы Зигфрида Вагнера Жертва заблуждения, либретто которой он сочинял урывками в промежутке между фестивалями, происходят в империи западных готов в конце IV века. Одно перечисление имен персонажей – графиня Годезвинта, доктор Агапант, Ингунта, Герминберга, Евлалия, Гунтимар, строитель Аргимунд, Атаульф, Эриульф, Гезалих, Вильдигерн – способно привести в смятение любого, кто хотел бы ознакомиться с содержанием оперы, не говоря уже про ее сокровенный смысл. Большинство имен почти невозможно расшифровать, но каждое из них так же символично, как и сами действующие лица, которым автор придал собственные черты и черты своих близких. Вдобавок здесь речь идет о суевериях, смысл которых мучил Зигфрида на протяжении всей жизни: интрига основана на принесении в жертву младенца, которого замуровывают в стену городских ворот, чтобы спасти их от разрушения. Добросовестные заблуждения персонажей, которыми автор оправдывает их преступные действия, и их покаяния, делающие финал оперы в какой-то мере оптимистичным, были явно обусловлены царившей в душе Зигфрида растерянностью и неспособностью занять определенную позицию в период крушения жизненных идеалов.

Зигфриду пришлось готовить следующий фестиваль в состоянии сильного душевного разлада, когда национал-социализм, которому он готов был оказывать поддержку, оставаясь служителем чистого искусства, буквально проник в его дом, стал определять его жизненный уклад и сделал его одиозной фигурой в глазах цивилизованного мира (судя по всему, он прекрасно понял причины, побудившие Фрица Буша отказаться от участия в байройтских постановках). На этот раз он не пошел на уступки консерваторам и отказался вывешивать над Домом торжественных представлений имперский флаг, ограничившись новым флагом байройтского дома – белым полотнищем с большой буквой W. Программа фестиваля осталась той же, что и в прошлом году, но пришлось искать замену Бушу. В Байройте были категорически против другого уроженца Вестфалии – Ганса Кнаппертстбуша, блестящего интерпретатора Вагнера; в Мюнхен его пригласил сам Бруно Вальтер, и поэтому байройтские капельмейстеры рассматривали его в качестве одного из своих самых опасных соперников. Зигфрид попробовал было предложить кандидатуру Тосканини, но против нее категорически восстал Мук, и руководитель фестивалей решил не портить отношения с дирижером, уже давно формировавшим фестивальный оркестр и фактически обеспечившим ему всемирную славу. Проблему решили самым простым способом: Мейстерзингеров взял на себя Мук, тем самым еще больше упрочив свою репутацию главного на тот момент байройтского дирижера.

До последней минуты не было известно, приедет ли на фестиваль Гитлер, и по этому поводу Винифред сильно нервничала. Он должен был жить у Бехштейнов, выделивших ему комнату в квартире, снятой ими на время фестиваля. Впоследствии Гитлер вспоминал: «Я, собственно, туда не стремился, я говорил себе, что таким образом только создам дополнительные трудности Зигфриду Вагнеру, который в какой-то степени зависел от евреев. Я приехал в Байройт примерно в 11 часов вечера, Лотте еще не легла, старые Бехштейны уже спали». Хелена Бехштейн так восхищалась своим другом, что даже мечтала выдать за него свою дочь Лотте, но он не проявил к ней никакого интереса, чем привел бывшую пятнадцатью годами моложе него девицу в немалое смущение. Разумеется, фестиваль произвел на Гитлера необычайно сильное впечатление – пожалуй, не менее сильное, чем посещение в свое время Венской придворной оперы, и впоследствии он писал: «Байройт был для меня чем-то сияюще-прекрасным! Было солнечно, мне было тридцать шесть лет, я не ведал забот и видел все в розовом свете! Я пользовался популярностью, ко мне все благоволили, ничего от меня не требуя, меня оставили в покое. Целый день я ходил при полном параде, а на фестиваль надевал смокинг или фрак». Помимо Бехштейнов и Винифред Гитлер