Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

Рихарда Вагнера и никто не вспоминает об операх ее любимого отца. Поэтому она воспользовалась тем, что ей разрешали бродить за кулисами, и во время генеральной репетиции Зигфрида решила заинтриговать публику предстоящей премьерой. Проскользнув каким-то образом за занавес, она вышла на авансцену и, когда уже погас свет, но еще не успел вступить оркестр, громко объявила: «Следующая опера моего отца будет называться Коровий хвост». Публика встретила ее заявление взрывом смеха. Эта выходка была прямым следствием воспитания в семье, где детям предоставляли полную свободу действий и наряжали в костюмы вагнеровских персонажей, изготовленные в костюмерной мастерской под руководством Даниэлы Тоде. Фриделинда вспоминала: «Когда мы были вне Дома торжественных представлений, то изображали в саду Вотана, Фрику, Фро, Фрейю или Зигфрида с Брюнгильдой, резвились, размахивали копьем, выкрикивали кошмарные боевые призывы. Мы устраивали представления Кольца нибелунга и брали с бродивших по саду посетителей музея по двадцать пфеннигов, если они останавливались на нас посмотреть. Впоследствии мать стала закрывать выходившие в дворцовый парк задние ворота виллы, чтобы оставить лужайку позади здания только для семьи, но в то время туристы еще могли гулять по всему саду».

Фестиваль открылся 22 июля 1924 года Мейстерзингерами под управлением Фрица Буша. Это была довоенная постановка в декорациях 1911 года. Ее музыкальный руководитель был очень уважаемым в музыкальных кругах того времени дирижером, и его участие наверняка способствовало привлечению в Байройт многих почитателей Вагнера, однако Зигфрид относился к нему с некоторым предубеждением, поскольку на посту музыкального руководителя Дрезденской оперы Буш прославился главным образом своими трактовками опер Рихарда Штрауса. Вдобавок он был известен как убежденный сторонник социал-демократов. Принято считать, что своим приглашением маэстро был обязан рекомендации Гитлера, которую поддержала вставшая на его сторону Винифред. Фюрер в самом деле очень благоволил этому высокому белокурому вестфальцу с типично арийской внешностью и, как свидетельствуют записи его застольных разговоров в Ставке на фронте в 1942 году, полагал, что «Буш мог бы стать лучшим дирижером Германии после Фуртвенглера и Крауса». Остальными постановками дирижировали капельмейстеры, уже зарекомендовавшие себя на довоенных фестивалях: в Парсифале выступил признанный интерпретатор этой музыкальной драмы Карл Мук (его подменял уже забытый в наше время Виллибальд Келер), а Кольцо поручили Михаэлю Баллингу. Между старожилом Байройта Муком и выступившим на фестивале впервые Фрицем Бушем с самого начала обнаружились глубокие расхождения в подходах к Вагнеру. Мук явно смотрел на своего молодого соперника свысока и считал его неспособным постичь «дух Байройта». Он не соглашался с тем, что многие стареющие певцы уже не справляются со своими партиями и их необходимо заменить на более молодых, и отвергал все попытки Буша изменить ситуацию. Для Мука было важнее всего, «чтобы менталитет привлеченных для работы в Байройте соответствовал духу Байройта, чтобы теоретические труды Мастера стали для них таким же духовным достоянием, как и его партитуры, и чтобы они привнесли в свою работу в Доме торжественных представлений скромное смирение и святой фанатизм верующих». О своих соображениях он сообщил Бушу в письме еще за год до начала фестиваля и в этом получил полную поддержку руководителя фестиваля. Зигфрид также считал, что байройтская публика предъявляет к исполнителям совсем иные требования, нежели публика больших городов (например, Дрездена), перед которой привык выступать Буш. Тот, по его словам, не понимал специфики Байройта, где постановщикам приходится «также думать о драматической стороне дела, о достоверности образов». Руководитель фестиваля отверг предложение Буша пригласить на партию Евы в Мейстерзингерах любимицу дрезденской публики Элизабет Ретберг: «Нет никакого сомнения, что у госпожи Ретберг прекраснейший голос, но можно ли высидеть в театре четыре часа, слушая скучную, лишенную темперамента Еву?» Буша также неприятно поразило украшение Дома торжественных представлений имперским черно-бело-красным флагом – дань уважения прибывшему на фестиваль генералу Людендорфу и большинству именитых гостей. Такая же цветовая гамма была использована в оформлении фестивального ресторана. Дрезденский генералмузикдиректор понял, что попал в чуждую компанию, и, получив приглашение посетить Ванфрид, отказался от него, несмотря на обещание встретить там «великих немцев» – очевидно, их-то как раз ему совсем не хотелось видеть.

Исполнявший партии Зигмунда и Парсифаля Мельхиор снова прибыл в Байройт вместе с Хью Уолполом, чем доставил Винифред огромную радость. Она так много общалась с полюбившимся ей писателем, что это стало бросаться всем в глаза; по ее собственному признанию, они стали предметом сплетен среди исполнителей и гостей фестиваля. И все же бо́льшую часть времени она выполняла обязанности ассистента своего мужа: «…ему все время хотелось иметь меня при себе. Во время репетиций я не смела сказать ни слова и, разумеется, ни во что не вмешивалась… Тогда я думала, что он все делает идеально». Кроме того, обладавший довольно слабым голосом и не любивший его повышать, Зигфрид использовал свою громогласную жену в качестве «сопранового органного регистра»: «…он постоянно просил меня передать свои распоряжения из зрительного зала на сцену». В качестве ассистентов Зигфрид пригласил Петера Дюма́, Вольфрама Хумпердинка и Александра Шпринга, а также зятя Штассена Ганса Шюлера, который оставил подробные записи о тогдашних событиях в Доме торжественных представлений; в частности, он законспектировал речь Зигфрида, обращенную к исполнителям в связи с возобновлением фестивалей, где тот, как обычно, не обошел молчанием козни дьявола: «Он всех сердечно поприветствовал и поблагодарил за то, что они, не требуя никакой компенсации, исключительно в интересах дела, взялись за эту работу. Хотя сейчас не самое подходящее время для фестиваля, он рассматривает его как „фестиваль укрепления немецкого духа“. Ему известен только один грех – „грех перед духовностью“. Но мы должны помочь ему очиститься. В настоящее время сделать это довольно трудно. Он верит в одного Бога и в сто тысяч чертей. Но в немецких сказках Гансу всегда удается перехитрить черта. Теперь должно произойти то же самое. Однако для этого нам всем необходимо соблюдать единство. Мы хотим стать примером для народа Германии, в первую очередь для рейхстага». Помимо ассистентов большую поддержку Зигфриду оказал приглашенный в числе прочих коррепетиторов его внебрачный сын двадцатитрехлетний Вальтер Айгн.

В качестве выдающихся исполнителей этого фестиваля называют, как правило, только Лаурица Мельхиора и Эмми Крюгер, забывая о том, что партия Ганса Сакса была поручена исполнявшему ее в Байройте еще до войны знаменитому штутгартскому баритону Герману Вайлю (в 1911 и 1912 годах он выступал на фестивалях также в партиях Гунтера и Амфортаса). Вайль родился в 1876 году в Карлсруэ, изучал там искусство дирижирования у Феликса Мотля и работал у него коррепетитором, а затем, получив вокальное образование, поступил в труппу Штутгартской оперы, где