Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

проработал с перерывами несколько десятилетий. Перерывы были связаны с его ангажементами в Метрополитен-опере, где он также прославился в вагнеровских партиях. Поскольку Вайль был наполовину евреем, приглашение его на фестиваль, да еще для выступления в партии национального героя в самой патриотичной драме, вызвало глухое недовольство «всегерманских» патриотов, однако до выражения открытого возмущения дело в тот раз не дошло, и Зигфрид пригласил его на эту партию и в 1925 году. В Штутгарте, по словам интенданта Альберта Кема, Вайль был «одним из самых выдающихся и наиболее востребованных членов ансамбля», но с приходом к власти нацистов его уволили. Сначала он жил на пенсию, а после начала Второй мировой войны эмигрировал в США, преподавал в Нью-Йорке вокал и умер там в июле 1949 года.

Возобновление фестивалей было настолько важным событием, что во время первого представления в семейной ложе появилась восьмидесятисемилетняя Козима Вагнер, не посещавшая Дом торжественных представлений с 1906 года, то есть с тех пор, как передала руководство фестивалями сыну. Это было последнее появление Козимы в театре ее покойного мужа. Имперский стяг не зря украшал флагшток Дома торжественных представлений: на фестиваль прибыли многие представители утратившего свои привилегии высшего дворянства, в том числе постоянный довоенный гость, бывший болгарский царь Фердинанд, кронпринцесса Цецилия и принц Август Вильгельм Прусские, герцогская супружеская пара фон Саксен-Кобург, великая герцогиня Ольденбургская и великогерцогская семья из Мекленбурга. Кроме того, присутствовали оказавшие финансовую поддержку фестивалю промышленники Сименс, Тиссен, Закс, Клённе и Бальзен, а также многие высшие армейские чины. Публика во фраках и украшенных орденами военных мундирах выглядела необычайно импозантно, и ее вид мог вполне удовлетворить любого патриота. Франц Штассен, украсивший обложку путеводителя по фестивалю знаменитым рисунком, где зажатый в кулак и устремленный в небо меч изображен на фоне Дома торжественных представлений, откровенно восхищался роскошной публикой: «Изобилие железных крестов. Злые духи отступили, поскольку в этом окружении они чувствуют себя неуютно». Содержание путеводителя не оставляло сомнений в политической ориентации фестиваля. По этому поводу журналист либеральной газеты Frankfurter Zeitung Карл Холль писал, что эта книга «провозглашает политизацию Байройта. Здесь в прекрасном единодушии соединяются художественный и гражданский византинизм, национализм и антисемитизм». Обратив внимание читателя также на «снижение наплыва иностранцев и, соответственно, усиление немецкого элемента», а также на то, «что из храма Вагнера практически исчез дух немецкого свободолюбия», газета констатировала: «Вот что получилось из наследия гения, привлекшего к себе земли и сердца! Эту мировоззренческую перестройку Байройт проводит с 1914 года. Стоит ли после этого независимым личностям совершать паломничество к Зеленому холму?» Еще резче высказался музыкант и врач Курт Зингер (в Третьем рейхе он возглавит печально известную Ассоциацию культуры немецких евреев): «В партере празднично, нарядно, фраки, роскошные туалеты, национальные и консервативные – вплоть до крестов и свастик, – некритическое ликование (даже после провала Золота Рейна)». Он также отметил, что «публика, которой нужен Вагнер, отсутствует», и сделал вывод: «Невидимый режиссер позаботился о том, чтобы нимб фестиваля превратился из художественного в политический». Во время газетного опроса по поводу перспектив фестиваля вполне определенно выразился и Томас Манн: «Я никогда не перестану интересоваться Вагнером… Но Байройт в своем нынешнем виде меня совершенно не интересует и, смею надеяться, никогда не заинтересует и остальной мир».

Поводом для этого и подобных заявлений стал инцидент, случившийся в самом конце первого представления Мейстерзингеров. После того как отзвучал последний аккорд, публика затянула бывшую в то время неофициальным гимном Deutschlandlied («Немецкую песню») со словами «Германия превыше всего». Совершенно очевидно, что эта акция была заранее спланирована, поскольку ее исполнители встали как по команде со своих мест еще во время финального монолога Ганса Сакса. В написанных в 1942 году воспоминаниях постаревший Штассен отметил тот ужас, который испытал тогда Зигфрид: «Ему было очень мучительно это слушать, и, побледнев, он с возмущением заявил: После Заката богов они наверняка запоют „Стражу на Рейне“». Опасаясь, что подобные выходки могут повториться и это нанесет фестивалям непоправимый ущерб, Зигфрид распространил среди публики листовки с призывом: «Я прошу воздержаться от любого, даже самого лучшего, по вашему мнению, пения, здесь в цене только искусство!»

Усиление «немецкого элемента» почувствовала на себе даже Винифред, от которой кто-то потребовал, чтобы она не говорила на английском (скорее всего, с Хью Уолполом), который все еще считался языком врага. Ей пришлось оправдываться тем, что она делала это исключительно из вежливости: ведь немцу, оказавшемуся в Англии без знания английского, было бы приятно, если бы с ним говорили по-немецки.

Одновременно с фестивалем в праворадикальной прессе была развернута антисемитская кампания, возмутившая даже не испытывавшую теплых чувств к евреям Винифред, поскольку ее жертвами стали, в частности, профессора Кох, Прюфер и Штернфельд – университетские исследователи творчества Вагнера, прививавшие к нему любовь своих студентов; вдобавок эти евреи были немецкими националистами. В своих публикациях сторонники Всегерманского союза призывали к бойкоту евреев и недопуску их на фестиваль, который они считали исключительно немецким достоянием. В одном из пасквилей можно было прочесть: «Потому что плоскостопым, / Кучерявым, крючконосым / Места нет на фестивале. / Всех их вон, / Всех их вон». Как бы то ни было, несмотря на разногласия между организаторами и исполнителями, старые декорации и костюмы, проблемы с послевоенной инфраструктурой Байройта и политические эксцессы, чистая выручка от проведения фестиваля составила 200 000 марок, что позволило осуществить частичную реконструкцию сцены Дома торжественных представлений и провести фестиваль в следующем году.

* * *

Разумеется, Зигфрида не удовлетворил художественный уровень фестиваля, а провальное исполнение Золота Рейна вызвало мучительную досаду. Кроме того, после фестиваля пришлось снова задуматься о заработке и, следовательно, о продолжении гастрольных выступлений. Приятным развлечением, позволившим на какое-то время отвлечься от тяжелых мыслей, стала поездка в Берлин, где супруги Вагнер гостили в доме своих старых друзей Бехштейнов, а Винифред могла вдоволь наговориться с благоволившей ей Хеленой и обсудить с ней судьбу почитаемого ими узника тюрьмы Ландсберг.

В конце ноября Зигфрид дал в Байройте концерт с филармоническим оркестром из Дрездена, где прозвучали вступление к Священной липе (в первый раз), вступление к опере Во всем виноват Наперсток и симфоническая поэма Счастье. 8 декабря Зигфрид дирижировал этой поэмой в Вене, через два дня в Брюнне, а 12 декабря в Дрездене. После Рождества, но еще до Нового года в Ванфриде был устроен домашний концерт, на который Зигфрид пригласил Вальтера Айгна, уже знакомого многим по работе на фестивале в качестве ассистента; при этом мало кто из присутствовавших подозревал, что молодой человек является его сыном. Айгн, разумеется,