Сёгун - Джеймс Клавелл

Взглянув в сторону, она увидела, что к ней через сад чинно шествует главный повар, и ее сердце упало. Этот щуплый человечек, большестопый и кривозубый, церемонно поклонился ей, но прежде чем успел произнести хотя бы слово, Фудзико распорядилась с вымученной улыбкой:

– Закажи в деревне новые ножи. Новый горшок для риса. Новую разделочную доску, новые бочки для воды – всю кухонную утварь. То, что брал хозяин, держи для его личного употребления. Отведи ему отдельное место, построй отдельную кухню, где он сможет готовить по своему вкусу, пока ты не научишься.

– Благодарю вас, Фудзико-сан, – поклонился повар. – Извините, что прерываю, но в соседней деревне есть прекрасный повар. Он не буддист и даже побывал с нашей армией в Корее, так что знает, как готовить для хозяина, намного лучше, чем я.

– Когда мне потребуется другой повар, я тебе скажу. До тех пор ты будешь здесь главным поваром. Ты принят на это место на шесть месяцев, – напомнила Фудзико.

– Да, госпожа, – произнес повар с показным достоинством, хотя внутри у него все бушевало. Фудзико-но Андзин была не из тех, с кем можно своевольничать. – Пожалуйста, извините меня, но я нанимался в повара. И горд тем, что я повар. Я никогда не подряжался в мясники. Разделывать мясо – занятие для эта. Конечно, у нас здесь нет и не может быть эта, но тот, другой повар не буддист, как я, мой отец, его отец и отец его отца, госпожа, и они никогда, никогда… Извините, но этот новый повар будет…

– Ты станешь готовить здесь, как и прежде. Я нахожу твою стряпню превосходной, достойной поваров из Эдо. Я даже послала один твой рецепт госпоже Кирицубо в Осаку.

– О? Благодарю вас. Вы оказали мне большую честь. А какой рецепт, госпожа?

– Мелкие свежие угри и медузы с резаными устрицами, приправленные капелькой сои, которых ты так прекрасно готовишь. Превосходно! Лучшее из всего, что я когда-либо пробовала.

– О, благодарю вас за похвалу, хозяйка, – рассыпался он в благодарностях.

– Но твои супы оставляют желать много лучшего.

– О, извините!

– Я поговорю с тобой об этом позднее. Ступай! – бросила она, стараясь от него отделаться.

Но маленький повар держался храбро:

– Пожалуйста, извините меня, хозяйка, но, при всем моем уважении, если хозяин… когда хозяин…

– Когда хозяин прикажет тебе приготовить что-то или разделать, ты постараешься как можно быстрее исполнить его распоряжения. Тотчас же. Как и подобает верному слуге. И поскольку тебе потребуется время, чтобы освоить новые навыки, договорись с тем, другим поваром, чтобы являлся тебе на помощь в тех редких случаях, когда хозяин захочет поесть привычную для него еду.

Удостоверясь, что честь его не пострадала, повар с улыбкой поклонился:

– Благодарю вас. Пожалуйста, извините мою назойливость.

– Разумеется, услуги второго повара ты оплатишь из собственного жалованья.

Когда повар убрался восвояси, Нигацу хихикнула, прикрывшись рукой:

– Ох, хозяйка-тян, можно мне высказать похвалу? Главный повар чуть не пустил ветры, когда вы сказали, что он должен еще и платить!

– Спасибо, нянюшка-сан. – Фудзико почуяла запах вареной зайчатины. «Что, если он попросит меня отведать его стряпни? – спросила она себя и чуть не пала духом. – Даже если не попросит, я все равно должна буду прислуживать за столом. Как подавить тошноту? Ты не почувствуешь никакой тошноты, – внушала она себе. – Это твоя карма. Ты, должно быть, натворила много зла в предыдущей жизни, да. Но помни: теперь все прекрасно. Осталось всего пять месяцев и шесть дней. Не думай об этом, думай только о своем господине. Он смелый и сильный мужчина, хотя у него и отвратительные привычки в еде…»

У ворот процокали копыта. Бунтаро слез с коня и махнул рукой, отпуская своих людей. Потом, взяв с собой одного личного телохранителя, размашистыми шагами прошел через сад. Он был весь пыльный и потный. В руках нес огромный лук, за спиной у него висел колчан. Фудзико и ее служанка приветливо поклонились гостю, хотя и ненавидели его. Дядя Фудзико был известен дикими, необузданными приступами ярости, во время которых он мог обругать любого без всякого повода, затеять ссору. В большинстве случаев страдали его слуги и женщины.

– Пожалуйста, проходите, дядя. Как мило, что вы сразу навестили нас, – сказала Фудзико.

– Здравствуй, Фудзико-сан. Слушай, что это за смрад?

– Мой господин готовит дичь, которую прислал ему господин Торанага, – показывает моим несчастным слугам, как стряпать.

– Если ему взбрело в голову готовить, я полагаю, он может… Хотя… – Бунтаро брезгливо сморщил нос. – Да, хозяин может делать что хочет в своем доме, если не мешает соседям.

По закону неприятный запах мог вызвать жалобы и принести немалые неприятности, если соседи попадутся несговорчивые. Люди простого звания опасались беспокоить знатных соседей. Но если тяжба шла между равными, могли даже полететь головы. Вот почему по всей стране люди старались по возможности селиться рядом с представителями своего сословия: крестьяне рядом с крестьянами, купцы возле купцов, а эта жили обособленно от всех. Ближайшим соседом капитана был Оми. «Он выше рангом», – встревожилась Фудзико.

– От всей души надеюсь, что мы никому не причинили беспокойства, – с усилием выговорила она, гадая, какое новое зло замыслил Бунтаро. – Вы хотите видеть хозяина? – Она собралась встать, но дядя остановил ее.

– Нет, пожалуйста, не мешай ему. Я подожду, – объявил он церемонно, и ее сердце упало: Бунтаро никогда не соблюдал правил хорошего тона, и его вежливость наводила на подозрения. – Прости, что приехал так вот запросто, не дожидаясь приглашения, – извинился он, – но господин Торанага сказал, что мне, возможно, разрешат пользоваться вашей баней и останавливаться в вашем доме. Время от времени. Не спросишь ли ты потом дозволения у Андзин-сана?

– Непременно, – откликнулась Фудзико, соблюдая этикет. Ее коробило от одной мысли, что придется делить кров с Бунтаро. – Уверена, он почтет это за честь, дядя. Можно мне пока предложить вам зеленого чая или саке?

– Саке, пожалуйста.

Нигацу поспешно принесла на веранду подушку и убежала за саке, хотя ей до ужаса хотелось остаться.

Бунтаро протянул лук и колчан телохранителю, сбросил пыльные сандалии и протопал на веранду. Сел, скрестив ноги, и положил на колени вынутый из-за пояса длинный меч.

– Где моя жена? С Андзин-саном?

– Нет, Бунтаро-сан, извините. Ей было приказано явиться в крепость, где…

– Приказано? Кем приказано? Касиги Ябу?

– Нет, господином Торанагой, когда тот вернулся с охоты после обеда.

– Господином Торанагой? – Бунтаро сдержался и сердито посмотрел через бухту на крепость. Рядом со знаменем Ябу развевался флаг Торанаги.

– Может быть, послать кого-нибудь за ней?

Он покачал головой:

– Для нее еще будет время. – Бунтаро вздохнул, глядя на племянницу, дочь младшей сестры. – Мне повезло, что у меня такая образованная жена, не так ли?

– Да, господин. Ее устами говорит Андзин-сан, чьи знания нам столь необходимы.

Бунтаро смотрел на крепость, когда ветер опять донес запах с кухни.

– Напоминает Нагасаки или Корею. Они там все время готовят мясо, варят или жарят. Вонь стоит несусветная… Ты никогда не нюхала ничего подобного. Корейцы – животные, те же людоеды. Запах чеснока пропитывает одежду, волосы.

– Это должно быть ужасно.

– Война хорошо начиналась. Мы легко могли победить, дойти до Китая и принести цивилизацию в обе страны. – Бунтаро раскраснелся, голос его стал прерывистым. – Но не сумели. Мы проиграли и вернулись с позором, потому что нас предали. Предали грязные изменники, сидящие наверху.

– Да, как ни печально, вы правы, Бунтаро-сама, – прожурчала она успокоительную ложь, уверенная, что ни один народ на земле не смог бы завоевать, а тем более цивилизовать Китай, который издревле обладал развитой культурой.

Вена на лбу Бунтаро запульсировала, он уже не беседовал, а изливал вслух накипевшее на душе:

– Они расплатятся. Все эти изменники. Надо только подождать. Если долго сидеть около реки, труп врага рано или поздно проплывет мимо тебя, не так ли? Я буду ждать. Я скоро плюну на их головы, очень скоро. Я пообещал это себе. – Он воззрился на Фудзико. – Я ненавижу предателей и изменников. И всяких лжецов!

– Да, я согласна. Истинная правда, Бунтаро-сама, – пролепетала она, холодея, ибо знала, что ярость его не знает предела.

В шестнадцать лет Бунтаро казнил собственную мать, одну из младших наложниц Хиромацу, заподозрив, что та изменила его отцу, который в то время воевал под знаменами господина Городы. Годом позже он убил своего младенца-сына в отместку за якобы оскорбительное для него поведение его первой жены, а жену отослал в родительский дом, где она наложила на себя руки, не вынеся позора. Он творил ужасные вещи со своими наложницами и Марико. Во время неистовой ссоры Бунтаро обвинил отца Фудзико в том, что тот показал себя трусом в Корее, очернил его перед тайко, который велел несчастному обрить голову и уйти в монахи. Вскоре отец Фудзико допился до смерти, снедаемый стыдом.