Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

ж наконец начинает догадываться, отчаяние Марии передается и ей. На какое-то время она словно бы окаменела. Но быстро берет себя в руки, чтоб не подумала больная, будто придает слишком уж большое значение случившемуся.

— Лежи, Мария, лежи спокойно. Сейчас принесу липовый чай. Наверно, простудилась, просквозило в этом проклятом кинотеатре. Сырые мерзкие бараки, которые нечем как следует отапливать. Великая столица! Одно чванство! Не шевелись, лежи спокойно. И не бойся. Это пройдет. Фреда за несколько дней поставит тебя на ноги. Сейчас выпьешь липовый отвар, пропотеешь — и как рукой снимет. Ничего. Ничего. А все эти сердечные дела — одна чепуха, ей-богу.

Мария сделала ей знак подать карандаш и бумагу.

— Да, да. Вот карандаш. А вот и бумага. Но нет, лучше принесу блокнот. Не открывай рот. Не пытайся говорить. Будь умницей.

Более или менее успокоившись — может, Фреда в самом деле права? — она написала: «Где Густав? Кто привел меня домой?»

— Господин Густав, кто ж еще. Сейчас сидит в гостиной. Если, правда, не уснул. Потому что всю ночь не сомкнул глаз. Только что ушли врачи.

Мария написала: «Если не спит, пусть придет сюда. Хочу его видеть. Почему оставил меня одну?»

— Ничего я ему не скажу. Тебе нужно успокоиться. Объяснения отложи на другой раз. К тому ж ему тоже нужно отдохнуть. Думала, сойдет с ума. Пойду приготовлю чай, госпожа Мария. Все остальное — потом. Прошу тебя, будь умницей.

Фреда снова назвала ее госпожой — верный знак, что страхи ее прошли. Значит, нужно успокоиться и ей, Марии. Только легко сказать — успокоиться…

В короткий промежуток между уходом Фреды и мгновением, когда Густав приоткрыл дверь и как тень проскользнул в узкую щель, в голове ее, слегка, наверное, затуманенной лекарствами, промелькнул целый вихрь мыслей.

«Почему, почему сделал это Густав? Как мог осмелиться? Как позволил себе такое? Хотел спасти фильм? Но такой ценой? Или же кто-то посоветовал? Лия фон Брюн? Но зачем ей это нужно? И даже не предупредил. Хоть бы намекнул, дал как-то понять. И еще хватило бесстыдства пригласить на премьеру. Если б осталась дома, ничего бы не узнала и ничего бы не произошло. Но он так настаивал. Казалось, хочет, чтоб именно она одной из первых посмотрела фильм. Хотя в конце концов все равно бы увидела. А так потеряла сознание на глазах у всех. Зачем нужно было подвергать еще такому унижению?»

Густав казался окончательно раздавленным. Взбудораженный, истерзанный, с мечущимися глазами, боящийся встретиться с ней взглядом. Он молча остановился у постели. Мария вновь испытала отзвук прежней боли в горле. На миг положение спасла Фреда, появившаяся с липовым чаем.

— Выпей это, госпожа Мария. Выпей, он теплый, и тебе сразу станет легче. А вот и блокнот. К нему привязан карандаш, чтоб не затерялся в кровати. И, как договорились, лежи спокойно. Так велел доктор. Не правда ли, господин Густав? Но почему вы не сядете, зачем стоять на ногах?

— Да, да, Фреда, спасибо.

Он тяжело опустился на стул у кровати.

— Мисси, ради всех святых, прости меня! Прости не за то, что сделал — сделать это я был обязан, повторяю, обязан! Прости за то, что не понял, как это потрясет тебя.

Она закрыла глаза. Постаралась сдержать слезы, жаркие, жгучие, так и подступающие к глазам.

— Ладно, Мисси. Наверное, не нужно было вообще начинать этот разговор. По крайней мере сейчас. Я ухожу. Ты же постарайся успокоиться.

Как только он вышел, она снова открыла глаза. В его голосе, в тоне, каким говорил, прозвучало что-то вроде угрозы. «Постарайся успокоиться!» Поговорим, значит, потом… Неужели же настолько отдалился от нее, что может в конце концов бросить? А дети? Ничего, детей вырастит она с Фредой. Каково вмешательство во всю эту историю Лии фон Брюн? Но нет, не может быть. Она же полная старуха. Сколько ей примерно лет? Однако выглядит хорошо. Такие случаи бывали. Да нет, это невозможно.

Жизнь без него не имеет для нее никакого смысла.

Она резко, продолжительно позвонила. В спальню тут же ворвалась испуганная Фреда.

— Что случилось? Тебе хуже?

Она открыла рот, но опять не смогла выдавить ни звука. Схватила блокнот и написала:

«Где Густав? Хочу, чтоб пришел сюда!»

— Госпожа Мария, будьте благоразумны. Я только что дала ему снотворное. Пусть отдохнет. Хорошо бы и вам успокоиться. Усните. Только так сможете поправиться.

Мария задумалась. Затем снова взяла блокнот, написала:

«Хорошо. По сути, я и не хочу его видеть. Совсем не хочу! Вообще!»

— О пресвятая богородица! Хорошо, как-нибудь узнаю, что там случилось. Но нельзя же так терзать себе душу. Всегда говорила, что в этом несчастном Берлине…

Мария сделала ей знак замолчать. И написала:

«Какой был доктор?»

— Все те же. Что приходили и раньше.

«Помнишь телефон врача, который приходил первый раз?»

— Конечно, помню.

«Позвони ему. Попроси, чтоб пришел. Сейчас, когда господин Густав спит».

Старичок появился очень скоро. С Фредой шутки плохи — сумела убедить. Он еще больше постарел, ссутулился, словно бы стал ниже ростом. Но был все таким же внимательным и педантичным.

— У вас был нервный шок, госпожа. Сейчас нельзя разрешать себе такую роскошь. Нужно более хладнокровно смотреть на вещи. Этого требуют нынешние времена. И не мешало бы посоветоваться с эндокринологом. Я тут пропишу одно лекарство, хотя боюсь, что можете его не достать. Мой фармацевт в отъезде, как, впрочем, и многие другие люди. Но попробую поговорить с его женой. Самым лучшим лекарством, однако, является покой. Старайтесь не думать о том, что произошло. Если сможете, конечно. Надеюсь, все не так уж трагично.

«Не так уж трагично… Кто знает? Все зависит от дальнейшего поведения Густава».

В конце концов ее одолел сон. Проснувшись, она увидела, что Густав сидит на том же стуле у постели. Его лицо было в поле ее зрения, и сейчас